Золотой фонд — Страница 3

Публицистика Проза Публицистика Звездинский вальс

Звездинский вальс — Золотой фонд

Страница 3 из 10

Золотой фонд

Каким бы энергичным, деятельным, проницательным, уважаемым, многогранным ни был директор такого крупномасштабного хозяйства, как госплемзавод «Москаленский», если он будет во всех задумках и начинаниях, во всех сферах трудовой деятельности рассчитывать больше на себя, рано или поздно окажется банкротом. Конечно, ношу человек выбирает себе сам, и есть среди нас сильные личности, волевые, целеустремленные, и есть слабее характером, духом, которые могут держать ответ за себя, за свое дело, но не за других. Личность многое может, но давно известно, что историю делают люди, и самая надежная сила — сила коллектива.

В госплемзаводе «Москаленский» крупнейшая партийная организация в районе — двести коммунистов. Секретарь парткома Юрий Владимирович Тесленок считает их «золотым фондом» хозяйства и, конечно, он прав.

— И еще раз повторю — «золотой фонд»! Возьмите любого из этой проверенной жизнью гвардии. Что ни биография, то судьба, честная хорошая судьба. Нет, нет, не ангелы с крылышками, нормальные люди с достоинствами и с недостатками, но чем определяется линия жизни? линия. Трудом. Тем, что человеком сделано для блага Родины. Я понимаю, что слова эти звучат громко, торжественно, а все они по сути своей труженики скромные, и дела у них привычные крестьянские. Но ведь и основательность крестьянская, и трудолюбие — основа нашего благополучия в жизни.

Мы сидели с Юрием Владимировичем в его кабинете, залитом ярким весенним солнцем. Коренастый, широкоплечий, с пышной шевелюрой, он уже успел заветриться на степном ветру, потому что время в хозяйстве было самое что ни на есть горячее — окот овец. Приходится больше бывать не в кабинете, а на фермах. И, может быть, он и сам был настроен на такую остановку, чтобы поговорить не просто о делах, а о людях, о тех, на кого, как на самого себя, может положиться парторг. Забот на чужие плечи не переложишь, а вот посоветоваться, поделиться мыслями, почувствовать, что все, кто носит звание коммуниста, не на словах, а в повседневности бытия, и в самом деле звенья одной цепи, — как же это необходимо! Вроде и разговора долгого нет, словом перебросишься на ходу, на минуточку сойдутся руки в добром пожатии, а ощущение такое, что и сказано, и решено так, как надо.

— Самое, наверное, психологически трудное обстоятельство, даже барьер, если начинают межеваться директор и секретарь парткома: то мое, то твое. В жизни же нет отдельно взятой экономики, отдельно взятых людей. Начнешь делиться — и в самом деле такие межи нагородишь! Мы с Мубаракшиным не межуемся, и мне это нравится. И вообще, как в народе говорят, ум хорошо, а два лучше. Вот, к примеру, что такое требовательность Мубаракшина. Все знают, что он может быть и горячим, и крутым, и непримиримым, но это тогда, когда все другие аргументы, методы, варианты его отношений с тем или иным человеком до предела дошли. Терпение лопнуло! Или когда какое- нибудь ЧП, когда в голове не укладывается — зачем это надо, почему случилось? Но вот что интересно: никто даже из тех, кому от директора перепало, не носит обиду, и все знают, что он по природе своей очень добрый. И если кто-то совершает проступок, то это как камень в доброту… Мне лично помогает уверенность, что нас всегда двое.

— Как двое, — спрашиваю Юрия Владимировича, — а профсоюзы?

— Значит, трое. Владимир Васильевич Филин в нашей упряжке, как… неукрощенный вулкан. Казалось бы, что поставь его рядом с Мубаракшиным — ничего общего: один — выдержан, нетороплив в решениях, все разложит по полочкам, другой — горяч, резок, непоседа, все у него бегом. Один, не показывая вида, внутренне переживает, что его жизнь очень мало соприкасалась с искусством, другой сочиняет стихи, любит музыку, увлекается радиотехникой, горазд на выдумки. А тем не менее Петр Михайлович говорит, что именно Филин — человек его склада, его стиля.

— Наверное, он имеет в виду вечную неуспокоенность такого рода людей…

— Не только это. Он сам всю жизнь работал за идею. Что я хочу этим сказать? У него рано в жизни определилось его главное дело, «одна, но пламенная страсть». И хотя он не наделен даром поэтическим, в том смысле, что не пишет стихов, но в работу вкладывает такое же горение, как настоящий поэт в строки. В председателе профкома он ценит умение определить идею, загореться ею и претворить в дело. У него фантазия, он умеет по-своему чужой интересный опыт приложить к нашей жизни. Наверное, это и есть творчество, на которое сегодня ориентируется перестройка во всех сферах жизни… Перестройка в работе партийных организаций — настоящий бой за ленинский стиль и методы руководства. Читаешь газеты, и становится обидно за тех руководителей, за людей, облеченных доверием народа, которые компрометируют лучшие принципы нашей жизни — высокую нравственность, истинную партийность, неподкупную честность. Время одуматься и задуматься кое-кому, возомнившему себя этаким бесконтрольным царьком. Нравственный климат коллектива! Определяют его руководители, коммунисты.

Мубаракшин мне и симпатичен-то прежде всего тем, что живет в согласии с совестью, вкладывает в любое дело всю свою неугомонную, беспокойную душу. Он же у всех на виду, как под рентгеном, да еще столько лет. Можно было и возвысить себя, «заболеть» комчванством, отгородиться от людей своим положением, а он простой мужик, за что его и уважают люди. Это я говорю не для комплиментов, а для того, чтобы стала яснее наша общая политика — директора и секретаря парткома.

Общая политика… Тесленок намного моложе Мубаракшина, тот уже главным зоотехником был, когда Юрий Владимирович здесь, в Звездино, только определялся в жизни. Потом был парторгом в соседнем совхозе, в «Элите», а тянуло домой. Дома, говорят, и стены помогают, но именно дома и спрос построже, да и разве не знал Тесленок, какой характер у директора — не мед. Так какие же уроки взял он из опыта Мубаракшина?

— С людьми надо уметь ладить, находить взаимопонимание даже в сложных, неприятных для обоюдного разговора обстоятельствах.

Юрий Владимирович кладет перед собой чистый лист бумаги.

— Может быть, это мой досужий вымысел, но почему-то кажется, что микроклимат в коллективе определяет профессия нашего завода — чабанство. И не случайно все лучшие чабаны — коммунисты. Они без громких слов дело свое вершат, и то, что госплемзавод наш на хорошем счету, их заслуга. Все чабаны — люди добрые. Наверное, потому, что много им приходится бывать наедине. Когда пасут отары, оторваны от дома. Ценят человеческое общение. Помнят свое слово перед людьми, взвешивают чужое. И соревнование среди чабанов, хотя это соперничество, по сути своей, доброе. Сегодня у тебя дела лучше, завтра у меня…

Вот, к примеру, парторг фермы № 3 Петр Прохорович Парасюков… Человек в зрелых годах, две трудовые медали заслужил, но творческий человек всегда молод душой. И здесь дело не в каких-то особых изобретательских данных, а в том, что у него в крови чувство нового, беспокойство за дело. Если кто-то что-то придумал хорошее, он сто раз проверит и, если действительно так, обязательно применит у себя.

С ним соревнуется другой уважаемый чабан — Владимир Савельевич Голыш, вроде негромких слов и поступков человек, но в жизни тверд. Поедете к нему — поговорите.

…С работы Владимир Савельевич пришел уже утром, шел одиннадцатый час. Жена, Вера Фокиевна, кинулась подогревать жареную картошку. Про трудную ночную смену разговора не вели, про усталость тоже, потому как во время окота хозяину дома не до сна. Когда в твоем хозяйстве 800 маток да 1200 ягнят, тут и про сон иной раз забудешь. Голос у Голыша негромкий, и вид не богатырский, а уж если что скажет — к нему прислушиваются. Авторитет не речами заработан, а трудолюбием, которое в наследство от родителей досталось — «фамильное богатство».

Вообще-то интересно иной раз жизнь строится. С детства для Владимира Савельевича вроде правила было — все делать, как старший брат Николай. Они не разлучались никогда, брат побоевее, посамостоятельнее, характером потверже, и Владимир все перенимал. Разлучила война: Николая — на запад, младшего — на восток. Вернулись домой, старший хату поставил, младший к ней пристрой, старший женился — вслед и младший, старший — в чабаны, младший — тоже, старший — в передовики, младший — чем хуже? У Николая Савельевича авторитет был в хозяйстве, как говорится, дай бог всякому такое уважение! А когда он умер, вроде как нравственная эстафета перешла к Владимиру Савельевичу — не уронить чести своей фамилии.

Честность и ответственность — его личная позиция коммуниста. Наградами не кичится, хотя есть ему чем гордиться: шесть медалей ВДНХ — две золотые, две серебряные, две бронзовые, медаль «За трудовую доблесть», орден Трудовой Славы, не раз ему присуждался приз Героя Социалистического Труда Дмитрия Моисеевича Зинченко.

— Какая у нас жизнь пошла, — говорит он, — даже не верится, что все это сами построили, сделали, а сравнить мне есть с чем. Я на фронт попал уже в конце войны, и помню, как мы в ту пору бедовали — весной картошку собирали, каждому колоску в поле с поклоном. Такая бедность, война до края довела, да не сломила. А теперь выпрямились — живи да радуйся. И дети мои не с рядна да подушки гнезда свои ставили, как мы с Верой. Все четверо — Николай, Ирина, Тамара, Леонид — хорошие профессии получили, нас, родителей, не огорчают.

 

…Владимир Савельевич попил чаю, Вера Фокиевна из залы принесла подушку на старый диванчик у теплой печки. Но он перевел стрелки часов-ходиков, снял с гвоздя телогрейку, вышел проводить на крыльцо. Постоял, прищурившись от яркого солнца, и пошел на ферму.

— Савельич, когда ждать-то?

— К вечеру вернусь. Ягнята, как малые дети, им Догляд нужен. Да и душа спокойнее у дела…

Очень хорошо тогда он сказал. Уже сколько лет душа его спокойна у дела, и все знают, что если Голыш на ферме, можно быть спокойным и другим.

— …Но, Юрий Владимирович, чабанство — труд тяжелый, и молодые не очень-то охотно шли в чабаны.

— Да была такая полоса, когда молодые в животноводство не шли. Но стоило людям увидеть, почувствовать, что в корне меняется отношение к фермам, что в перспективе все наши деревни станут нормально благоустроенными, к нормальной жизни повернутыми, как настроение изменилось. Сейчас в чабаны идут сыновья чабанов. Естественная преемственность. Ребятишки растут в общих заботах с родителями, наверное, маленькие беззащитные ягнята вызывают потребность заботы в них.

Вот Владимир Подгорбунский. Нынче на окоте получил по 129 ягнят, в лидеры вышел, а ведь рядом с ним трудятся и Парасюков, и Голыш, и Василий Зинченко. Теперь он уже прикипел к делу.

И точно так же заявил о себе Михаил Жирнов. Очень серьезный парень, имеющий свое мнение, свою позицию, глубоко вникающий в проблемы чабанского дела. Вначале он, правда, в шоферы пошел, это профессия как-то сама за себя многих агитирует, но потом отцовское дело перетянуло. И что важно отметить: у Подгорбунского, у Жирнова сразу авторитет, и чабаны, которыми мы давно и по праву гордимся, признали парней настоящими мастерами.

Вот такие молодые коммунисты сегодня и нужны. Годы-то летят быстро. Еще вроде недавно в парнях ходил отличный механизатор, неоднократный победитель соревнований на жатве Николай Степанович Петрушенко, а теперь уже и он в зрелые лета вошел. Но что привлекает в нем — это технарская такая жилка, все своими руками проверить, что-то придумать.

Знатный механизатор Николай Степанович Петрушенко с сыновьями

Да, я помню Петрушенко. Мы познакомились с ним весной, после посевной, когда дружно взялись зеленым цветом поля. Не очень-то разговорчивый (как о нем говорили), Петрушенко неожиданно для меня оказался интересным собеседником. Что подкупало в нем? То, как он каждое слово взвешивал, как зерно на ладони. Как был серьезен в разговоре, сознавая, что интерес к нему вызван не праздным любопытством журналиста, — доверием, уважением руководства хозяйства как к хлеборобу, коммунисту. Подкупало рабочее достоинство человека, сознающего личную ответственность за землю, на которой живет…

— Николай Степанович, когда в деревенском мальчишке угадывается хлебороб?

— Когда он почувствует не вкус пшеничного каравая, а запах убранного им вместе с отцом ли, со старшим братом хлеба, и поймет, что это такое — и соленый пот, и усталость, и напряжение страды. Время какое — учись, получай образование. Но для деревенского парня очень важно, может быть, даже самое главное — с малых лет приобщиться к хлеборобскому труду. Сейчас школьники работают рядом с нами, хлеборобами, на комбайнах в жатву — правильный курс. В шестнадцать лет почувствовать себя работником наравне со взрослыми! Это здорово — настоящая педагогика, школа жизни.

— И ваш отец был хлеборобом?

— Нет, он землю не пахал и хлеб не убирал. Кузнецом был, но эта профессия имеет самое непосредственное отношение к хлеборобскому делу. У него золотые руки были, да умер рано, мне еще только двенадцать стукнуло. Осталась семья, большая — девять ребятишек. Я в младших ходил. Тянулся за старшими. Они на покос — я с ними, они дрова заготавливать — я рядом. И как-то совершенно естественно поехал в Москаленки в профтехучилище учиться на тракториста…

— Вот вы столько лет уже механизатор, так все таки в чем суть вашего ремесла лично для вас?

— У меня было время проверить себя, набить положенное число шишек, а это наука крепкая. И размышлял: почему один становится добрым работником, а другой вроде и дело делает, а ты чувствуешь, что ему смену отвести — и боле ничего не надо. Он и в жатву не расстарается, так по средней линии и идет.

 

Нашу работу никто легкой не назовет. И встаешь в страду с солнышком, хотя накануне упал на постель только в два часа ночи. И натрясешься за двадцать часов, хотя сейчас и комбайны неплохие, и забота о нас: обед в поле, и доброе слово, и даже песня в свободную минутку. Но все равно пока весь хлеб не уберешь — живешь в напряжении. Нас сколько комбайнеров, а работаешь с таким чувством, что убрать весь хлеб вроде как моя личная обязанность. Душа волнуется. Не всякий согласится наши перегрузки на свои плечи да на характер брать. Нас, мужиков, в хозяйстве немало, а хлеборобом не всякий зовется, если даже в поле работает. Один может день, два под комбайном лежать — у него чуть что ремонт, другой с темнотой жатку кверху задерет — и привет. Так что хлеб — это еще и совесть.

— Николай Степанович, вон сколько у вас орденов, я уж не говорю о знаках победителя социалистического соревнования. Быть в передовиках — не только слава, но и постоянная ответственность, повышенная нагрузка…

— Конечно, нелегко. Но дело не в наградах. Я вообще не выношу халтуру. Люблю человека надежного. Значит, надо и самому этому правилу соответствовать. Я бы в последних не смог ни за что, самолюбие, наверное.

— Вот у вас растут три сына.

— Точно. Сашка, Вовка, Лешка — гвардия. Они все видят и многое по отцу с матерью определяют. Пока под материнским крылом птенцами ходили — Нина их воспитывала, а теперь больше мне забот, им же отцовский авторитет нужен. Отцовский пример. Чтобы учиться у него. Вот я и стараюсь…

— Хотели бы вы видеть их хлеборобами?

— Так случилось: братья мои и сестры разлетелись кто куда, когда деревня на городскую прописку настроилась. Приезжают в гости, и такая грусть в глазах, я же вижу, как они тоскуют по деревне, по земле. И вернуться б хотелось, да там уже свои корни пустили, свои дела держат. Вот такой тоски я не хотел бы никогда видеть в глазах сыновей. Ну, а у нас, в «Москаленском», чем теперь не жизнь…

— Николай Степанович, а в свободное время чем любите заниматься?

— Сейчас вот новым домом занят. А вообще я спортом всегда занимался и пока не раздружился с ним. И на волейбольную площадку встану, и на лыжи. У нас сейчас в спорте оживление, и условия есть, и тренеры, все путем…

— А вот когда слушаете в Доме культуры или по радио слова песни: «Ты запомни, сынок, золотые слова, хлеб всему голова», — не подпеваете про себя?

— Только про себя… Очень правильная песня. Про нас. И про меня.

…Ну, это в нашем разговоре вроде как шаг в сторону. Вернемся к парторгу.

— Юрий Владимирович, какое главное правило у вас как у парторга?

— Тут ничего придумывать не надо. Сейчас, после XXVII съезда партии, мы стали часто говорить про человеческий фактор, будто раньше был какой-то другой. Да такой же и был — именно человеческий, а напоминают об этом тем, у кого память оказалась короткой. Если бы не людская отзывчивость, разве мы б смогли столько сделать все вместе, особенно в последние годы. Нам грех жаловаться: люди отзывчивы на правильное слово, доброе дело. И спортсмены, и участники художественной самодеятельности, и заводские умельцы. Как вам нравится наша детская зона отдыха? Нам тоже нравится, а уж ребятишкам! Сами построили. Сначала, когда проект увидели, думали, что сами не сможем, вон какие терема! А мастера свои нашлись — в бригаде строителей Николая Ивановича Титяненко. Прямо-таки таланты открылись у Анатолия Никифоровича Тютнева, Юрия Еремейкина и других. Верно говорят, что глаза боятся, а руки делают. Все Звездино сошлось на стройку невиданную полюбоваться — шесть теремов с флюгерами, горки, грибочки, дорожки для катания на велосипедах, лодочная станция — сказка из дерева. И каждый норовил помочь. А теперь у нас и дома в деревянную резьбу одеваются, в разный декор — в «рядок» плашки, в «елочку», наличниками украшаются — у кого красивее. Больше ста квартир построили мы уже по индивидуальным проектам. Вот это и есть человеческий фактор!..

А возьмите нашего главного инженера Николая Федоровича Заушицина. Это же характер! Технику знает как свои пять пальцев. Прост. Работает по принципу: делай, как я. Устранит какую-то неполадку, скажем, в моторе, над которой бились безуспешно другие, и доволен тем, что помог и что не растерял рабочей смекалки.

А возьмите вы братьев Зинченко: Дмитрия, Прокопия, Василия. Но о них разговор особый.

Что характеризует коммунистов нашей партийной организации, какая общая черта? Чувство долга. Вот, например, секретарь цеховой партийной организации центральных ремонтных мастерских Константин Николаевич Романов. Может, кто-то скажет, что он из тех, кто звезд с неба не хватает. А у него на земле дело очень кропотливое. Тут не все даже трудолюбием, терпением возьмешь, еще и особый дар нужен. Двадцать лет в регулировщиках топливной аппаратуры. Когда-то пришел в хозяйство на сезонную работу, сразу прижился и остался. Сейчас в сварщиках. Нужен был на этом участке именно такой человек. Как еще недавно было: сварка всегда дело срочное, всегда горит, а за срочность вроде как доплата — бутылка. Вреднейшая традиция, и хорошо, что сейчас она в корне подрублена. Но для Романова одна и награда, и похвала нужна — «спасибо»… А такой пример по-своему учит других.

— Какая проблема сегодня волнует вас, как руководителя партийной организации?

— Отдача специалистов высшего и среднего звена. Как ни странно, почему-то они сами не проявляют инициативы, ждут, когда их подтолкнут. На одном из заседаний парткома мы заслушали одного из специалистов, и что особенно огорчило — никакого стремления к самообразованию, к творческой работе! Этот просчет надо преодолевать вместе, и тут мы надеемся на аттестацию.

— Вот вы работали в совхозе, с которым соревнуетесь, который тоже на виду. Можете сравнивать…

— Я вернулся домой. Дома, говорят, и березки красивее, и воздух слаще. А главное — люди знакомые мне с детства, потому, наверное, и труднее. Планы наши напряженные. Надежда на коммунистов, на лучших людей завода. Прислушиваться к их мнениям, советоваться с ними почаще, воспитывать ответственность за те задачи, которые возложены на нас партией, страной, — вот это и есть наша партийная забота и работа.

***

• << Назад
• Вперёд >>

• Звездинский вальс
• Выбирая ношу по себе
• Золотой фонд
• Как не любить мне эту землю…
• И вспоминают ветераны…
• Этот день мы приближали, как могли…
• Для блага людей
• Надежда и опора
• Праздники рождаются в будни
• Выходные данные | Фото и иллюстрации
• Все страницы