ПРЕДУПРЕЖДЕННАЯ ТРАГЕДИЯ — Страница 10

Газеты Периодика Газеты За мирный труд, № 46 (1254) 06.12.1963

За мирный труд, № 46 (1254) 06.12.1963 — ПРЕДУПРЕЖДЕННАЯ ТРАГЕДИЯ

Страница 10 из 15

***

ПРЕДУПРЕЖДЕННАЯ ТРАГЕДИЯ
В. Шалагинов.

НА ИСХОДЕ рабочего дня — звонок из канцелярии.

— Я только что правела по книгам новое дело. Если оно не будет вас интересовать сегодня…

— Что ему грозит тогда? Ночлег за чугунной дверью сейфа?

— Оно очень страшное… — В дрогнувшем голосе трудно сдерживаемое волнение.

Три диковинно увесистых тома в плотных бежевых папках. На титуле каждого: «По обвинению Николаева». Обвинительное заключение. А вот и главный вывод следствия:

«На основании изложенных материалов Николаев Анатолий Георгиевич, 1933 года рождения, уроженец г. Мариинска Кемеровской области, из служащих, с высшим юридическим образованием, член ВЛКСМ, несудимый, обвиняется в том, что в 1-м часу ночи с 14 на 15 августа 1958 года в Энске возле дома № 111, расположенного на углу улиц 7-я Линия и Лермонтова, изнасиловал 16 летнюю Миловидову Наталью Николаевну и с целью сокрытия этого преступления удушил ее…»

Невероятно! Преступник — юрист, человек, сам себя предназначавший для дела справедливости. Учен и, быть может, речист, горазд ввернуть при случае настоящий перл из Толстого, Руссо, Писарева, Пестолоцци, Макаренко… Невероятно вдвойне, чтобы именно он и чтобы именно так — с оголтелостью одержимого, на людном городском перекрестке!

Судьям обычно незнакомы по непосредственным встречам Ни убийцы, которых они судят, ни убитые. Я не видел прежде Наташи Миловидовой. Я судил и сужу о ней по крупицам свидетельств, утонувших в уголовной «трилогии», по бумагам и вещественным доказательствам, но больше всего по голубенькой ученической тетрадке — ее дневнику.

Дневник я взял из дела, уходя домой. И вот далеко за полночь, в чуткой заповедной тишине, когда опали и дом, и город, я открыл первую страничку. После трудного дня я необыкновенно остро ощутил вдруг чистое и свежее дыхание юности. Меня обступил сад — не побоюсь этого сравнения, — молодой, весенний, весь в солнце…

«Я поссорилась с мамой.

Она накричала на меня… Но ведь я понимаю, как ей трудно приходится. И на работе неприятности, и дома… Я оказала, что ей нет дела до меня, вернее, я сказала, что ей нет дела до того, как я одета, но она поняла мои слова именно так. Я ушла и долго ревела от жалости и любви к ней… Себя мне нисколько не было жалко».

Жажда дружбы, наслаждение дружбой — вот первое украшение ее жизни. В дружбе она преданна, мило наивна.

«Мне хочется видеть вокруг себя чистых, цельных людей с прекрасной душой».

«Хорошо, когда есть подруга и даже две: Оля и Белла. Какие они разные. Ой, какая же я нехорошая! А Нила? Тоже настоящий друг!».

После размолвки с Беллой дневнику вверяется тягостное Признание: «В этом виновата я сама…» А через день — ликование: «С Беллой я помирилась». Я выключил свет. Поднялся с кресла и снова сел — нет, теперь уже не уснуть. В разгоряченном воображении — одна, бьющаяся до боли в мозгу дневниковая строка: «Вот я и сходила в кино в первый раз с мальчишкой…»

А через три месяца едва проснувшийся большой старинный город заговорил о ней. И, повторяя ее имя. город требовал от следствия, от суда открыть и назвать еще одно имя…

И я сразу начинаю думать о нем, о Николаеве. Томный и тонный. Все, что растет на лице, над лицом, — подстрижено, подбрито, приглажено по новейшей моде. Блеск бриллиантина, влажный и черный. Масляно блестящие глаза — глаза юнги-насильника из купринской «Морокой болезни».

Он вышел из смутного квадрата фотографии, притворно учтивый-, чуть иронический, вышел и тотчас же разросся, стал плотью и кровью и теперь стоит передо мной, руки за спину, как стоят перед судьями все подсудимые, стоит и ждет последнего слова.

Стоп. Дневник живописует, но не уличает. Приходит мысль, что в «письменном доказательстве» — так называется в бумагах следствия Наташин дневник — нет доказательственного заряда.

Снова листаю страницу за страницей. «Где же указания на Николаева? Уличен ли он?» — тревожно и настойчиво вопрошал внутренний голос.

Размеры дела циклопичны — три тяжких тома. Но обилие следственных бумаг — это еще не обилие улик. Теза обвинения выражена одной фразой — я воспроизводил ее выше. А вот обвинительное заключение — описание выявленных доказательств, подкрепляющих эту фразу, — заняло 38 страниц. Что побудило следователя допросить 220 свидетелей, учредить 15 экспертиз — химических, биологических, судебно-медицинских?

В КАРМАШКЕ жакета убитой наряду с мелкими вещицами — кошельком из черной замши, гребенкой и пр. — оказался билет на танцевальную веранду городского сада.

*

Разыскивая виновного, следователь ищет того, кто был около убитого в последний раз.

Две зарубки во времени — минута, когда отзвучал последний танец, и час смерти Наташи, названный экспертами в их заключении, — позволили следователю выделить время икс: 70 — 80 минут, непроницаемо скрытых пока от следственного ока, в которые завязывалось и произошло преступление.

С кем же вошла Наташа в свой предсмертный час?

«Огромная (разница, — писала она в дневнике, — между нашими мальчишками и этими молодыми джентльменами. У этих безукоризненно хорошие манеры, вежливость, все правила хорошего тона, а у наших грубость, неотесанность…»

И тут же здравая антитеза:

«Но у наших под всем этим кроются какие-то стремления, желания, они чего-то хотят добиться, а у этих одна скука на лице…»

Симпатии и привязанности Наташи были обширны и неопределенны. Это усложняло поиск. Следствие шло на первых порах слишком общно и «широкозахватно». Искали и среди «джентльменов», и среди мальчишек. И там, и тут впустую.

И вот на следственном лотке — настоящая «золотишка». Выяснилось, что в тот роковой вечер Наташу провожал с танцплощадки Николаев — превосходно аттестуемый молодой офицер.

Провожал — это еще не убил. Убить мог другой. Но одно обстоятельство действовало настораживающе.

Как-то в танцующей толпе, на том же дощатом круге, где еще так недавно ликовала Наташа, Николаева тронул за локоть его старый знакомый — оперуполномоченный угрозыока Штырев.

— Ты был здесь четырнадцатого? — спросил Штырев.

— Да? А вот эту девушку…

— Он осторожно показал на ладони фотографию Наташи.

— Ты когда-нибудь встречал ее?

Николаев помедлил.

— Нет, — голос его звучал твердо. — Нет, не встречал.

Ложь пятнает и нередко казнит лжеца. Здесь она еще и уличала. Николаев не сознавался, — отрицая очевидное, он сам навлек на себя обвинение. Он сам вызвал версию: «Николаев». И эта версия стала окончательной.

Был ли он преступником в действительности?

Судите сами.

Опираясь на суховатый язык показаний Николаева, я постараюсь «оживить» сцены некоторых допросов.

— Вы провожали Наташу Миловидову в ночь на пятнадцатое?

— Ни в ночь на пятнадцатое, ни раньше, ни позже. Я не знаю ее.

— Я записываю — ни раньше, ни позже… Чтобы ваше отрицание стало правдой, необходимо объяснить две следственные бумаги — показания Успенской и Шведова. Свидетели знакомы вам? Превосходно. Вы их встречали четырнадцатого на танцевальном кругу? Да. Тогда я цитирую…

— Извините. Возможно, речь идет о подростке. Надя. Не то Надя, не то, возможно, Ната. Это не было назначенным свиданием. Все вышло случайно. Поток людей, толчея. Я вышел с нею из горсада и тут же, у троллейбусной остановки, мы простились…

— Следовательно, я записываю — у троллейбусной остановки. А может быть не там, — вы прошли дальше? Нет? Тогда поинтересуйтесь вот этими показаниями. Судя по ним, — дальше… С кем из свидетелей вы хотели бы встретиться на очной ставке?

— Я ошибся, я дошел с девушкой до Первой линии.

— Убийство произошло на Седьмой линии.

— Я дважды уступал вам,

— Вы уступали фактам. И троллейбусная остановка будет ложью, как сначала ложью было ваше отрицание знакомства с убитой. Повторяю, убийство произошло на Седьмой…

— Повторяю, я простился с ней на Первой линии и сел в трамвай.

*

— Прошу садиться. Я пригласил вас, чтобы предъявить новые данные. На участке Девятая линия — мост после танцев на веранде горсада прошли три трамвайных поезда. Зенцова, кондуктор моторного вагона поезда 1/103, показала, что в ночь на пятнадцатое на остановке Восьмая линия в вагон вошли с задней площадки два молодых человека. Один из них был одет в светлую куртку на молнии, коричневые брюки, суженные книзу, и коричневые же сандалеты. Все, это я подчеркиваю, все названные мною предметы изъяты у вас на квартире и приобщены к делу как вещественные доказательства.

Зенцова довольно отчетливо воспроизвела словесный портрет пассажира в куртке. Это ваш портрет. Обращаю внимание: вы сели в трамвай не на Первой линии, а на Восьмой.

— Причуды и рекорды памяти. Зенцова помнит случайного пассажира, помнит, что он вошел в трамвай с задней площадки, что это было ночью и именно на пятнадцатое. Между тем как я, да, впрочем, и вы, мы оба не помним, к примеру, что было с нами ну, скажем, 28 марта…

— Я немного знаком с теорией доказательств. До того, как предъявить мне свидетельство Зенцовой, вы должны были предъявить ей меня самого.

— Поскольку Зенцова не опознала меня и следствие таким образам лишилось главной улики, я настаиваю на освобождении.

— Улика действительно скомпрометирована, но не утрачена. Зенцова узнала вас. В протоколе поставлено сердобольное «нет». По возвращении же из милиции Зенцова призналась своим подругам, что пощадила вас. Пожалела и сказала: не знаю. «Молодой, красивый — вот и сказала «не знаю».

— Скомпрометированная улика — это уже не улика. Пшик. Вы ничего не доказали. Если и допустить, поверить, что я сел в трамвай не на Первой, а на Восьмой линии, чем тогда доказать, что я пришел туда именно с места преступления?

— Тело Наташи обнаружено в картофельной посадке. Одежда ее частью зазеленена картофельной ботвой. Мы заинтересовались вашей курткой. И вот на левом рукаве нашли несколько пятнышек зеленоватого оттенка.

— Скользкая параллель. Все зеленое подобно.

— Потрудитесь дослушать. Эксперты произвели срез кожицы со свежего листа картофеля. Анализ этого среза показал, что соскобы с вашей куртки и с одежды Наташи — идентичны. Заключение биологов: Николаев соприкасался с растениями из семейства пасленовых. Заключение юристов: Николаев был на месте преступления.

ДОСУДЕБНОЕ изучение дела составом суда заняло девять дней. Председательствующий — член военного трибунала округа подполковник юстиции Б. Г. Ферштман и народные заседатели — подполковник Н. А. Тютчев и майор А. Н. Камышлов рассмотрели и взвесили все «золотинки» следствия. У меня в те дни были свои хлопоты, но раздумья над версией «Николаев», неотступные и нередко внезапные, как приступ недуга, терзали меня. «Он или не он? Что за причуды? Он. Только он!» Чего, казалось бы, легче мысленно повторить открытую следствием запротоколированную истину. Но я не вижу ее. Перед мысленным взором — что-то беспокойное, как вьюжная замять, тусклое, серое. И чем дальше катится колесо времени, тем бесформеннее это видение. Я уже по-другому представляю и себя перед листом ненаписанного приговора. Я не уверен, что смог бы теперь поставить на нем единственно справедливое и caмoe строгое слово. Точнее, уверен: не поставил бы. И не потому, что затупились чувства, угас порыв ярой неприязни к злодею, — не затупились, не угас! Все проще — я боялся непоправимой судебной ошибки, трагедии через осуждение.

За сутки до подготовительного заседания я сидел у себя за горой бумаги и безвылазно строчил, помнится, что-то чрезвычайное в нашем обиходе по срочности и значению.

Ферштман вошел возбужденный и непривычно воинственный. Так входят «доругиваться» после поражения в споре.

— В моем представлении это мина под выводами следствия. — начал он громко и запальчиво, не в обычной своей манере сдержанного, почти застенчивого человека, и развернул на закладке один из томов «трилогии»:

— Вчитайтесь!

Я побежал глазами по пестрой странице: «Банщицы, что сидели в открытом окне на подоконнике, принялись в страхе кричать, что есть сил».

— Теперь припоминаю: преступление, о котором идет речь в этом протоколе, произошло ночью, в тополях у городской бани. Но это — другое преступление. Оно стоит обособленно. И только курьез мог затащить его в одну папку с делом Николаева…

— Не курьез и даже не интуиция — здравый смысл. Оба преступления, судя по всем деталям, совершены одним и тем же лицом. В тополях возле бани неизвестный душил свою жертву. Та же цель и тот же прием. И если бы не завопившие банщицы…

— А если допустить, что два преступления совершены двумя преступниками?

— Я думал точно так же, пока не обратил внимания на дату. Оба преступления произошли одной ночью. Преступник вполне «успевал», выйдя из огорода, где была убита Наташа, какое-то время пошляться по городу и затем в тополях у бани набрести на новую жертву.

— Допустим, действительно орудовал один преступник. Однако почему этим одним не мог быть Николаев?

— В таком двойном преступлении мне видится и зверь, и охотник… — Ферштман говорил теперь уже в обычном своем тоне, раздумчиво и ровно. — Он выходил на охоту, выслеживал отбившихся от людских толп. Все обходилось без танцевальных веранд и ухаживания. Николаев не подходит для такой роли. Возьмите его письма, письма к нему, дневниковые записи, свидетельства друзей. Это натура другого ряда. Потом алиби…

— Алиби от обратного?

— Ну да. Николаев цеплялся за утверждение, будто в момент происшествия на Седьмой линии он уже вернулся домой. Следователь опроверг это алиби.. Но опровергая одно алиби, доказал другое. Вот слова матери обвиняемого: «Ночью я проснулась и вспомнила, что в квартире не закрыто окно. Я поднялась, задвинула на створке щеколду и снова легла. Через 15—20 минут сквозь дремоту я услышала звук ключа, вставляемого в замок. По шагам определила — пришел сын. Пройдя к себе, он включил свет и радио». К моменту же происшествия близ бани радиотрансляционная сеть уже не работала. Следовательно, совершить оба преступления и по возвращении домой включить радио Николаев не мог.

— Но одно, первое, мог? Куда вы денете гросс улику, гвоздь-улику — оригинально — решенное биологическое исследование ?..

Ферштман поглядел на меня и неожиданно спросил:

— Простите, вы уверены, что на вашем плаще не найдется зеленого пятнышка? Куртку Николаева, как известно, проштемпелевал один из представителей семейства пасленовых. А ведь это семейство преогромно и вездесуще. Помимо картофеля, тут и белена, и табак, и баклажан, и томат, и красный перец, и черный паслен, который растет, к примеру, как сорняк.

НА ПОДГОТОВИТЕЛЬНОМ заседании судьи спросили прокурора-докладчика, в чем обвинение видит коренные улики против Николаева.

Прокурор ответил: «В том, во-первых, что он провожал убитую с танцевальной площадки, и в том, во вторых, что на его одежде, как и на одежде убитой, обнаружены идентичные зеленые пятна».

Это не убедило судей. Они нашли, что «золотники» следствия посвечивают чужим, неверным блеском.

Итак, дело, обшитое мешковиной в нашлепках сургучных печатей, отправилось в Энск на доследование — за правдой. Три тома пошли за четвертым, чтобы этот четвертый превратил правдоподобие в истину. Но быть может, не правдоподобие, а сама правда, святая правда уже открыта?

 

• << Назад
• Вперёд >>

• За мирный труд, № 46 (1254) 06.12.1963
• Задача номер один: закрыть все пути для расхитителей социалистической собственности
• ИДЕТ МЕСЯЧНИК ПО ПОДДЕРЖАНИЮ ПАСПОРТНОГО РЕЖИМА
• ПОВЫШЕННЫЕ ОБЯЗАТЕЛЬСТВА. В честь декабрьского Пленума ЦК КПСС.
• ЦЕННЫЙ СЕМИНАР
• Обращение Участников совещания отличников боевой и политической подготовки ко всему личному составу частей ВПО, пожарных команд области
• Юбилей пожарника
• УСПЕХИ ЕСТЬ
• ЗА ДЕТЕЙ В ОТВЕТЕ
• ПРЕДУПРЕЖДЕННАЯ ТРАГЕДИЯ
• Письма в редакцию
• Улица имени Звездова
• ПАРТИЙНАЯ ЖИЗНЬ
• Д. П. Зернюк
• Выходные данные | Иллюстрации
• Все страницы