Началом документальной истории Сибири нужно считать год перехода Уральского хребта Ермаком — Страница 2

Публицистика Проза Публицистика Краткий историко-статистический очерк города Омска. 1911 год

Краткий историко-статистический очерк города Омска. 1911 год — Началом документальной истории Сибири нужно считать год перехода Уральского хребта Ермаком

Страница 2 из 4

***

Краткий очерк завоевания и заселения Сибири.

Началом документальной истории Сибири нужно считать год перехода Уральского хребта Ермаком, когда русская «вольница в поисках богатства и славы, наводнив „Пермию» (Пермскую землю), возбудила естественные опасения Максима Строганова, богатейшего промышленника приКамскаго края.

Заняв земли по Чусовой и Каме, люди «Купецкого чина» Строгановы обязаны были набирать и вооружать охочих казаков и посылать их на инородцев; это, конечно, стоило денег, и экспедиции снаряжались не очень часто.

Но в 1574 году Строганов сам просил разрешения у Царя послать казаков в Сибирь „для защиты царских данников». Просьба эта отчасти диктовалась надеждами на новые выгоды, отчасти и желанием избавиться от полезных, но не всегда покорных слуг.

Уверив, что по ту сторону „Камня» (хребта) за железный котел дают столько соболей, сколько их поместится в котле, что вообще пушнины там «несть числа»,— он постарался сбыть опасных гостей, которых принесла ему Волга.

Неплательщики податей, выбившиеся из колеи тяглые, бродяги, гулящие, выдающегося, быть можете, ума и энергии эти люди были опасны, как лучина в пороховом погребе. Строганов «забоялся» их и убедил двинуться за хребет, обещая со своей стороны всякую помощь и пособие «запасов хлебным и ружейным».

В 1579 году во главе 5,000 войска (По мнению Г. Е. Катанаева человек 800.) Ермак двинулся на восток, но перешел хребет лишь в 1581 году с 1.636 казаками. Этот год определяет начало систематической борьбы „Государя Восточного» с Сибирью, Остяками, Барабинцами, а дальше с распространением завоевательного движения к югу — с Калмаками и казацкой ордой» (киргизами), окончившаяся покорением огромной территории, занимающей 1/13 часть всей континентальной поверхности земного шара.

В исторических источниках XV века упоминается о более ранних походах Новгородцев за Урал в Югорскую землю; несомненно, походы эти с полумирными целями повторялись, так как на волоке через Югорский камень были устроены становища. В конце XV века известны походы Василия Скрябы, кн. Курского—Черного, Салтыка—Травника Ушатого, последствием которых было покорение князей Югорского, Вогульского и Сибирского, признавших главенство Руси. Уже Царь Иван Васильевич III именовался «Югорским»; сын его Василий прибавил к своему титулу звание „Кондинского и Обдорского», а Иван IV Грозный и «Сибирского», что свидетельствует об известной, быть может, проблематической, но во всяком случае существовавшей зависимости северных инородцев. Таким образом, до XVI века русское влияние распространялось почти исключительно по низовьям Оби, и лишь поход Ермака дал дальнейший толчок к завоеванию более южного «пашенного» края.

Раскинувшаяся по обе стороны течения Иртыша лесостепь, закрытая с запада Уральским хребтом, с юга степными безводными пространствами и с востока урманами и малопроходимыми болотами, жила исторически необследованной до сего времени жизнью. По свидетельству Радлова, она была населена Тюркскими племенами: Аялами, Туранами и Курдаками, и по археологическим его исследованиям есть основание думать, что ранее эту территорию населяли Угро-самоеды. Могилы их тесными группами расположены по берегам рек и относятся к бронзовому периоду. Близь устоев Нуры, впадающей в оз. Дениз (Кургальджин) сохранились развалины одного из древних городов; кроме того, в Кокчетавском уезде имеются следы арыков. т. е. таких сооружений, которые свидетельствуют о сравнительно высокой культуре севшего на землю населения. Раскопки курганов на Оми, произведенные академиком Радловым, установили, что последние относятся к позднейшему железному веку.

Несомненно, что к концу XVI века прииртышская степь, очень скудно населенная Тюрками, находилась под влиянием своих сильных южных соседей Киргиз и Колмыков, откуда через Бухару вторглось магометанство, а с востока ламаизм.

Несплоченное, разбросанное на огромном пространстве население не могло оказать никакого сопротивления людям,—владевшим «огненным боем», и более или менее серьезный отпор дали лишь племена, расположенный южнее, ближе к верховьям Иртыша.

В 1583 года Ермак кланялся Великому Государю Царством Сибирским, а в 1585 году трагически погиб.

Положение заброшенного далеко от родины немногочисленного отряда казаков, изнуренных лишениями постоянной боевой жизни, было тяжелым, тем более, что с прибытием небольшого отряда служилых людей, посланных Москвою под начальством Князя Болховского, надежд на дальнейшее прибытие подкреплений почти не было; между тем, военные операции раздвинулись по Иртышу до устьев Шиша, и естественно разделили незначительные русские силы. Оставшиеся в Искере под командою Глухова и Мещеряка, казаки около 150 человек, охваченные ужасом при известии о катастрофе близ устья Вагая, быстро снарядили струги и пошли вниз по Иртышу, стараясь добраться знакомыми северными путями до Пермской земли.

За ними последовал небольшой (около 100 человек) отряд Мансурова, шедший с Руси и совершенно неосведомленный о поражении казаков и смерти Ермака. Не решаясь по малочисленности вступить в бой с занявшими Искер татарами, он проследовал по Иртышу и догнал ушедших ранее казаков при впадении Иртыша в Обь, где соединившиеся русские небольшие силы зазимовали в так называемом Обском городке.(По другим данным, русские под начальством Глухова перешли через Урал и попали в Архангельскую губернию, откуда и направились в Москву.)

В том же 1585 году Глухов при быль в Москву с печальной вестью о поражении, и Московское правительство отправило на помощь казакам отряд служилых людей в 300 человек под начальством воеводы Сукина и Мясного с письменным головою Чулковым. С этой поры, не смотря на внутренние неустроения, Москва ведет деятельную завоевательную политику за „камнем» и посылает туда отряд за отрядом, сзывая служилых людей на службу царскую в Сибирь и обещая им всякие льготы и государево жалованье.

В 1587 году, по прибыли в Тюмень целой рати служилых людей в 500 человек, письменный голова Чулков во исполнение Московского указа предпринимает поход на сввер, где в том же году близ Искера основывает г. Тобольск ставший, в силу сложившихся условий, административным центром новой зарождающейся жизни раскинутого до берегов Ледовитого и Великого океанов, края, заключающего в себе 11840 тысяч кв. верст.

Год основания Тобольска является выдающимся фазисом истории завоевания Сибири. С созданием крупного опорного пункта на Оби, сильно поддерживаемого будущим Московским Царем Борисом Годуновым, снабженного значительным для того времени количеством служилых людей с „огненным боем» и „нарядом» (пушками),— укрепилась зависимость северных инородцев от новых завоевателей, задача которых теперь сводилась к защите занятого края от непокорных южан, нагаев и калмыков, к устранении их влияния и к правильному сбору „ясака».

Началась та хитрая, полная чистого азиатского предательства, а иногда- -жестокости, политика Московских воевод, которая по историческим условиям была, быть может, единственно возможной.

Покоренных инородцев привлекали посулами, объявляя им Государево жалованье, лишь бы они помогали в борьбе с непокорными, своевременно уведомляя о грозящих опасностях. Это было выгодно, и Mногие из них верстались на службу царскую. Это были привилегированные группы аборигенов, оказавшие в свое время огромные услуги завоевателям, что свидетельствуется в частности Царским указом на имя Тюменского воеводы, князя Корподинова, где изложены заслуги Татарского служилого головы Маитмаса Ачоктаева. Задабривая и одаряя перебежчиков. Московское Правительство в то же время указами воеводам велело заманивать к себе „князьков, племянников и внучат, и лучших людей, которые самые пушще, от которых смута была. Про тех, сыскав переимав, их извести». Конечно, враги отвечали тем же, и так исторически складывались отношения взаимного недоверия и вражды, которые должны были окончиться только совершенным покорением слабейшего. Типичным чисто азиатским но характеру эпизодом является захват первым Тобольским воеводой Чулковым влиятельного татарского князя Сейдяка с князьями Салтаном и Карачей, взымавшими ясак в свою пользу рядом с русскими. Это, конечно, не могло нравиться воеводе; и вот, когда Сейдяк с товарищами и свитой в 400 человек, будучи на ястребиной охоте, подъехал под стены Тобольска, Чулков пригласил его к себе в гости. Татары хотели войти в город с оружием в руках, но воевода укорил их словами: „так-де в гости не ходят». — Оставив оружие и большую часть свиты за стенами, князья вошли в город. На пиру князей охватили подозрения, они ничего не ели.— Чулков заметил Сейдяку: „что зломысли-ши на православных христиан — ни питья, ни брашна вкуси» Сейдяк ответил: «Аз не мыслю на вас никакого зла». Далее, как говорит Потанин, воевода взял чашу с вином и сказал: „еще не мыслиши зла ты и царевич Салтан и Карача на нас, православных христиан, и вы выпите чашу за здравие» Сейдяк стал пить и поперхнулся; поперхнулись также Салтан и Карача. „Бог бо обличающе их», поучительно добавляет документ.

Отыскав повод для расправы с гостями, Чулков махнул рукою, и „воинсти люди начаша побивати поганых». Сейдяк был увезен в Москву, и власть Тобольского воеводы утвердилась. По истине Шемякин суд, в котором никак нельзя было оказаться правым.

Убитые и полоненные имели, впрочем, своих мстителей, и в течении первой четверти XVII века шла беспрерывная борьба с Кучумовичами: сыновьями его Аллеем и Ишимом и их-южными союзниками „казацкой ордой» и Ногаями.

В 1598 году разведчики донесли, что Кучум стоит вверх по Иртышу между речек, „обернувся телегами за Омь, а ходу до Кучума пешими людьми от черного острова днищ пять, или шесть»,

Здесь младший Тарский воевода Воейков окончательно разбил Кучума, взяв в полон всю его семью, которая была отправлена в Москву и вступила в нее с особенно торжественной церемонией, причем была одета на счет казны в дорогие червчатые и шелковые ферязи и кафтаны.

Кучум, однако, бежал к Ногаям. Посланный к нему для переговоров, состоявший на русской службе Мурза Сеит-Тул-Мамед, уговаривавший его сдаться на милость „царя всея Руси», возвратился без успеха. Кучум откочевал, как предполагают, к Джунгарам и Киргяз-Кайсакам на верховья Ишима и Нуры и здесь погиб, по-видимому, вследствие недоразумений с хозяевами на почве взаимной „баранты».

Дело борьбы с русскими перешло к сыну его Аллею, пользовавшемуся помощью тестя его, Ногайского князя Уруса, а потом к Ишиму.

Набеги кочевников беспокоили покоренных ясачных, которых они уводили в плен и совершенно разоряли их кочевья, в то же время они мешали экспедициям, снаряжавшимся вверх по Иртышу, за солью на озера (Ямыш); небольшие отряды иногда не пропускались к озерам, оставляя Тобольск, Тару и вообще весь север без соли.

Назревала неотложная необходимость колонизации русских населением южной границы края одновременно с правильной организацией его защиты.

Чтобы обеспечить достаточный состав служилых в Сибири, Московское Государство, помимо воздействия на именитых людей Строгановых, вынужденных в силу личных интересов помогать завоевательной политики Москвы, предпринимало при Борисе Годунове особые меры: „Велено было бирючам клич кликати, сзывая служилых людей, стрельцов, казаков, детей боярских, гулящих людей, бывальцев и видальцев к ратному делу обычных». На зов этот собиралась вольница старой Руси, которая — рядом с проявлениями широкого ума и исключительной силы характера — несла с собою все отрицательные особенности выбившихся из жизненной колеи людей.

Протестуя против старорусского бесправия и крепостного ига, стремясь к широкой свободе, эта вольница быстро воспринимала черты господствующих групп. Стремление к воле переходило в своеволие, протеста против сложившихся правовых отношений на родине — в нарушение всякого чужого права; сила характера — в жестокость.

Каким конгломератом были первые кадры завоевателей Сибири, видно из того, что и Москва, посылая их, им же не верила и, боясь измены и побегов, брала поручные записи. Характерны приведенные т. Катанаевым подлинные выражения записи. Обязываясь служить под круговою порукой, с ответом за ушедшую голову, они записывали, что „не будут воровати, корчмы и блядни не держати и зернью не играти и не красти».

Весь этот элемент — подвижной, хищнический — мог жить лишь войною, не умея добыть себе иным мирным путем необходимый провиант и вполне зависел от помощи оседлого населения, которое снабжало — бы его хлебом. Возникла таким образом надобность в заселенна пашенных мест тяглыми земскими людьми, которые пахали-бы пашни и снабжали-бы хлебом воинские отряды. Указом 1590 года „велено было у Соли-Вычегодской и во всем Усольском уезде выбирать в Сибирь на житье 30 человек пашенных людей с женами и детьми и со всеми их животы, и на всякого человека по три мерины, да по три коровы, да по две козы, да по три свиньи, да по пяти овец, да по два утят, да по два гусей, да на год хлеба, да соха со всем для пашни, да телега, да сани, да всякая житейская рухлядь, а на подмогу велено дати по двадцати пяти рублей на человека. «Несомненно, таких указов в дальнейшем было не мало; но тяглые неохотно, „с тугою» шли на новые места, где жизнь и имущество даже по тому времени считались ничем негарантированными от произвола властей и набегов кочевников.

Воз переселенца, как видно из указа, походил на Ноев ковчег. Затруднительность переселения при такой громоздкости, при отсутствии каких либо дорог, при полном неведении дальнейших условий существования, делала то, что, не смотря на огромные усилия Москвы, заселение края двигалось с крайней медленностью.

По переписи 1628 года в нем насчитывалось всего 70.000 человек, преимущественно охочаго населения.

Осевших на землю было мало, и правительство всеми мерами старалось увеличить именно этот контингент плательщиков. Оно заводило казенные пашни, заставляя обрабатывать их на известных льготных условиях и хлеб на дощенниках сплавлять в бесхлебные места.

Лишь во второй половине XVII века, вследствие издания строгих указов против старообрядцев и во избежание рекрутчины, в Сибирь „на вольные земли» бежали значительные группы таких переселенцев, которые подымали пашни и уже в 1709 году население Сибири исчисляется в 230.000 человек, из которых 130000 податных.

Так как Сибирь заселялась исключительно мужским элементом, Москва заботилась о переселении в Сибирь и „женок». Так в 1630 году по царскому указу собрано в Тотьме, Устюге и Сольвычеводске и послано за Урал 150 девок; в 1637 году опять 150 (Забота о переселении женщин на сибирские окраины не оставляла русское правительство и позже. Из промемории 1759 г. видно, что на Иртышскую линию для замужества было отправлено 43 колодницы.). Но вольное, не привыкшее ни в чем себе отказывать казачество заботилось в этом отношении о себе самом: вместе с ясаком оно тянуло и местных „женок», которые являлись таким же ценным товаром, как и пушнина. Под влиянием татар среди русских пришельцев далеко не редкими были случаи многоженства, и часто недоразумения по уводу женщин служили причиною жестоких бунтовских вспышек, «ясачных», т. е. уже мирных покоренных инородцев.

Из изложенного видна двойственная картина заселения края. Пришлый охочий подвижной элемент тянулся к северу, к тем пространствам, где была обеспечена богатая добыча пушнины. Туда привлекала непосредственная выгода. Но такое заселениe края кочующим и мало надежным в колонизационном отношении элементом совсем не входило в расчеты Москвы. Набрав добычу, не имея на месте хлеба и постоянного пристанища, эта вольница не могла существовать без помощи оседлых колонистов.

И вот рядом с охочим свободным заселением в государственных целях шло заселение подневольное пашенных южных степей, необходимое между прочим и для обеспечения добычи соли, которая доставлялась из озера Ямыш вверх по течению Иртыша.

Одновременно выросла необходимость оградить от нападений кочевников мирный элемент пашенных, которые являлись самой существенною опорою колонизации.

Эта то работа—колонизация и укрепление защитной лини,— продолжавшаяся целое столетие и сопровождавшаяся рядом столкновений с „Нагаями и Калмаками», завершила и увековечила дело завоевания Сибири.

Подвигаясь в наступательном движении на юг по Иртышу, русские воеводы заложили в 1594 году г. Тару и, распространяя далее свое влияние путем возведения острожков, сторожевых пунктов, оттесняли Кучумовичей в безводные степи. Прокладывалась казачья линия острожков, оберегавшая пашенное население и подвластных ясачных. Она все более и более уклонялась к югу, раздвигая границ русского влияния.

В 1618 году серьезная военная экспедиция, снаряженная под „рукою» Алексея Воронцова, прошла степь почти до верховьев Ишима и окончательно разбила царевича Ишима, захватив богатую добычу — более 70 навьюченных верблюдов.

Этот успех зародил мысль о продолжении защитной линии вверх по Иртышу, тем более, что в 1624 году начальником экспедиции к Ямышу, Тобольским казацким атаманом Грозою Ивановым, вблизи Ямыша были найдены залежи алебастра, принятого за слюду. Так как слюда представляла в то время ценный материал (Производство стекла в России возникло лишь в 1635 году; слюда шла на окна и ценилась очень высоко.), то, осведомившись о находке, Москва немедленно послала „добыть ее и следить, нельзя ли в тех местах острожек поставить». Поручено дело это Грозе Иванову и боярскому сыну Черкасову. Они донесли, что „кругом песок; трава растет не велика в вершок. Много топольнику, а иного леса нет. Между топольнику и ветельнику травы добыть мочно не на велик скот. Пашни пахать нельзя, хлеб не родится. Вниз по Иртышу — пахотных мест, черной земли до Оми реки нет». Далее донесение говорит, что торг с калмаками происходит не всегда, так как калмаки приходят не каждогодно, «да и товар их небольшой»; но продают много лошадей», но, добавляет Гроза: „купя лошади, рогатый скот в городы проводити страшно от них же, от калмацких людей». Если необходимо поставить острог у Ямыша, то, убеждает Гроза», надобе в этом остроге с вогненным оружием с пятьсот человек наряд с ними надобе-ж (т.е. пушки).

Донесение Грозы свидетельствует, что его экспедиция совершенно не отходила от Иртыша и его описание прииртышской до лины или тенденциозно, или же составлено но осмотру узкой береговой полосы.

Во всяком случай результатом его был Государев указ в Тобольск „острогу жилого на Ямыше не ставить», а посылать за солью большие отряды, чтобы соли нагребать перед прежним с прибылью.

Оставив мысль об острожке на Ямыше, местные воеводы ясно видели, что огромный путь между Тарой и Ямышевым совершенно не обеспечен и в случай каких либо осложнений, посланный отряд без провианта мог понести урон и „государев убыток». Отсюда зарождение мысли об устройстве острожка на Оми.

Частые нападения „Калмаков» на ясачные волости Тарского воеводства вынудили в 1698 году воевод Шаховского и Кайсарова бить Государю челом, что „впредь без острожка Иртышу быти не мочно». Воеводы просили поставить острожек на устье Оми, где, много угодий и можно пахать пашню, а главное, где у калмацких людей через Иртыш перевоз». Челобитная Тарских воевод принята была в Москве благожелательно особенно после осмотра местности казачьим Головой Назарием Жадовским донесшим, что на устье Оми „острог поставити мочно, место хорошо и лесу близко много». В интересах экономии Жадовский признал возможным с устройством острожка на устье реки снять Барабинский острожек, Омский острог по донесению Жадовского мог „оберегати наши ясачныя волости, и перевоз через Иртыш у калмацких людей отнята мочно и ясачным людям будет бережете великое».

Царским указом в 1628 году велено было поставить на Омском устье острог, по укреплении которого „послать пашенных крестьян ближайших городов — откуда пригоже, чтобы пашни завести, а семена выслать из Тобольска или откуда ближе будет».

Вероятно указ Царя Михаила Федоровича осуществился бы в ближайшем будущем, если бы сильный волнения пограничных ясачных инородцев, поддерживаемых калмыками, не отвлекли внимания местных властей. Борьба затянулась, и вместо острожка через 88 лет заложена уже Омская крепость.

Что мысль о необходимости опорного пункта на Оми не умирала, свидетельствует снимок с Ремезовского чертежа Сибирской земли конца XVIII столетия, где географическое место Омска отмечено: „край Калмыцкой степи — пристойно быти городу».

Вообще движете на юг со стороны русских было вынужденным и осуществлялось лишь по стольку, по скольку это требовалось условиями самозащиты. Дух наживы тянул полувоенные полупромышленные отряды-артели к северу и востоку в обширные лесные пространства, богатые пушниною и особенно ценившимся соболем. По дороге иногда очень небольшими 20—30 человек артелями — совершались полуграбежи, полузавоевания беззащитных остяков, тунгусов, якутов, юкагир и т. д. Посылая заявления о завоевании территории с дарами, составлявшими всегда меньшую часть добытого и награбленного, эти артели ставили себя под защиту Московского Государя и обеспечивали себе дальнейший успех. Задачливые артели выносили из далекого востока и севера ценную добычу и естественно разжигали хищнические авантюристские инстинкты охочей, привычной к бою, подвижной „вольницы». Нельзя ей отказать в необыкновенной предприимчивости и истинно геройской настойчивости. Побеждая суровую природу, борясь с тяжелыми лишениями, небольшие кучки людей проходили в неизведанные края за несколько тысяч верст.

Живой дух исследования, быть может, и погоня за наживой в течение 50 лет перекинули русских охотников до берегов Великого океана. За ними следовал о насаждение русских укрепленных пунктов, основаны остроги Томский, Кузнецкий, Усть-Каменогорский и друг.

В 1628 году охотник Бугор вышел на Лену почти у Ледовитого океана; в 1632 году обложены ясаком Якуты и основан Якутск; в 1643 году Князьков, перевалив хребет, прошел до устьев Амура. В 1650 году, привлеченный рассказами о чрезвычайных богатствах Амура, промышленник Хабаров, набрав на Лене охотников, перевалил на Амур, откуда возвратился с богатейшей добычей.

Хотя соболь был объявлен государственной регалией — „чтобы во всей Сибири соболи были в одной его, Великого Государя казне, „хотя в Верхотурье была уж поставлена таможенная застава, обыскивавшая зауральских выходцев,— это почти не достигало цели. „Вольница» знала темные дороги через „камень» и умела пользоваться ими, если возникала надобность провоза на Русь пушнины.

Таким образом энергия добытчиков была отвлечена от юга, занятого почти в течение всего XVII века устроением и борьбой с кочевниками. Вся тяжесть этой работы выпала на долю главным образом служилого казачества. Временами в этой борьбе — русские испытывали серьезные и опасные затруднения.

В 1630-х годах инородцы передвинулись в глубь ясачных русских волостей и едва не сожгли Тару. Временный успех их набегов отчасти объясняется тем, что „молодшие воеводы» средних и малых городов не смели без разрешения Главного воеводы постлать служилых против неприятеля и, таким образом, их действия сводились лишь к самозащите. Кочевники объясняли это обстоятельство слабостью русских и, сохраняя надежды отбросить врагов за Урал, не успокаивались в течение почти всего XVII века.

Страшная разбросанность русских поселений, господство самого дикого, самого разнузданного произвола, отдаленность окраин от центра, создавали те условия, на почве которых не могло завязаться мирных отношений.

Окраинные полуслужилые поселения, находившиеся формально в полной зависимости от воевод, устраивались, и жили благодаря своей отдаленности и затруднительности сообщения, почти самостоятельно. В свое устройство они ввели по традициям вольниц почитаемое артельное начало (казацкий круг). Выборный власти были единственно признаваемые; в своих действиях они руководились прежде всего интересами своей случайной общины, а затем уже из боязни ответственности и указами воевод. Были не редки и случаи взаимных столкновений отдельных отрядов между собою из за того, кому собирать ясак, и всемочная власть воевод часто была бессильной. Крупные остроги по линии защиты, связанные более прочными зависимыми отношениями с Тобольском, имели, конечно, назначенных центром воевод, хотя выборные казачьи традиции признавались, между прочим, и центральным правительством. Имеются сведения, что при атамане Набокове были разосланы по станицам два листа для подписки, кого желают казаки иметь атаманом: Набокова, или нового, рекомендованного центром — Броневского.

Москва не могла не знать, в чьих — руках находится дело завоевания Сибири, и всеми мерами старалась подавить вольный дух завоевателей совершенным подчинением их воеводам. Из двух зол, она выбрала меньшее потому, что и сами воеводы, друг за другом, уличаемые в злоупотреблениях, подавали примеры исключительного произвола, к сожалению перешедшего и в более близкую к нам эпоху. Как она могла указать предел и самый предмет воеводских полномочий в Сибири, когда она не знала её правового уклада? Она и издала указ воеводам чрезвычайно характерный по своей неопределенности и безграничному правомочию, повелев воеводам „делати всякия дела по своему высмотру — как Бог на душу положить». Люди всегда — люди и не часто руководствуются велениями Божьей правды. Указ стал источником произвола, грабежа и насилия, не только в отношении туземцев, но нередко и русских. Вести о злоупотреблениях доходили до Москвы. Отдельными указами о нечинении обид инородцам — установились — известные нормы. Так, осведомившись о том, что воеводы злоупотребляют хлебным запасом, продавая хлеб по слишком высокой цене, Москва повелела, чтобы они покупали хлеба количеством не более 4-х четвертей на человека; в Верхотурской заставе был установлен в 1635 году осмотр имущества возвращающихся на Русь воевод при чем, если главный воевода вывозил имущества более, чем на 500 руб., а младший на 300 руб., то это имущество конфисковалось; точно также отбирались и деньги, превышавшая указанные суммы.

Вряд ли такие паллиативные меры давали практические результаты: были способы обойти заставу, и ее, несомненно, обходили, вывозя из Сибири огромные богатства, Судили воевод только в Москве, причем за дальностью расстояний свидетелей и челобитчиков не вызывали. Особенно широкое поле для воеводских злоупотреблений представлял сбор пошлин и податей, безразлично, был ли это ясак, или подушное с тяглых, тем более, что количество ясака и сбора с тяглых нормировано не было, и воеводы отбирали, сколько было можно; Москва же ценила тех, кто присылал более соболей. Оценка мехов была совершенно произвольной.

По данным Котошихина ясак давал около 600.000 руб. дохода. Доходы, писал Котошихин: „исходят в Сибири на жалованье служилым людям, а посылается из Сибири царская казна ежегод соболи, собольи меха, куницы, лисицы черные и белые, и зайцы, и волки, бобры, барсы; а сколько число той казны придет в году, того описати не в память, а чаять тое казны приходу в год больше шти сот тысяч рублев.»

Определяя общий доход Сибири по тому времени в 1 1/2 миллиона рублей, надо заключить, что около 3/з его шло на содержание воевод, их приказов, голов, атаманов и других служилых людей.

Чуть ли не единственным в ряду других является воевода князь Сулешов. Он установил нормы повинностей пашенных крестьян по количеству и качеству разрабатываемой ими земли. (Так в Тюменском и Ялуторовском уездах поземельною единицею установлена „выть» в 30 дес., и если крестьянин обрабатывал их, то в пользу Государеву шел сбор 6 3/4 дес. Крестьяне, вышедшие на оброк должны были сдать в хлебные склады 20 четвертей ржи и столько же овса.) Стеснены были и служилые люди, занимавшиеся ранее торговлей и всяким промыслом и ведавшие пошлинами.

К концу XVII века русское население Сибири достигает почти 150 тысяч человек. Появляются горные заводы, к которым приписываются крестьяне, спасаясь от аграрного рабства; завязываются постоянные торговые сношения и жизнь Сибири начинает укладываться в определенный постоянные формы и эволюционирует параллельно с метрополией, переживая с нею ломку „Старой Руси» Петровскими реформами. Рост русского населения, его сравнительная культурность окончательно укрепили его влияние в крае, как признанных победителей, и лишь Киргиз-Кайсаки, не оставляя своего разбойничьего образа жизни, беспокоили южные окраины Государства Российского в XVIII и даже XIX веках. Хотя, как будет потом сказано, номинально уже числились в подданстве Poccии.

В начале XVIII века границы Сибири раздвинулись, до пределов Китая. Казацкая вольница частью обращена в регулярное войско в ланд-милицкие и драгунские полки — с превращением бывшей казацкой старшины в полковники, полуполковники, капитаны, сержанты и т. д.

Возникают новые крепостные укрепления, выдвинутая далеко на юг в глубь Джунгарии.

В 1708 году учреждается Сибирская губерния, куда вошли, между прочим, часть нынешних Пермской и Вятской губ. с главным городом Тобольском, откуда из губернской канцелярии шли указы и к далеким берегам Великого океана.

Возникли слухи, что на юге в городах есть золото. Движимый отчасти задачами исследования и установления торговых сношений, отчасти широкими завоевательными планами, Петр I-й, отыскивая путь в Индию, обратил внимание на естественную дорогу к югу, прииртышскую долину, и во исполнение его воли, первым Тобольским Губернатором Гагариным снаряжаются экспедиции в Малую Бухарию к Эркети (Яркенту) и к Хиве.

Первая из них и положила начало Омску.

Примечание: В 1764 г. Сибирь разделена на 2 губернии Тобольскую и Иркутскую впоследствии переименованные в наместничества.

 

• << Назад
• Вперёд >>

• Краткий историко-статистический очерк города Омска. 1911 год
• Началом документальной истории Сибири нужно считать год перехода Уральского хребта Ермаком
• История возникновения и дальнейшего развития г. Омска до последнего времени.
• В 1851 году после Горчакова управление Западной Сибирью принял Гасфорд
• Все страницы