Этот удивительный дневник — Страница 13

Публицистика Проза Публицистика Омск — Пешт

Омск — Пешт — Этот удивительный дневник

Страница 13 из 23

НИКТО НЕ ЗАБЫТ

Этот удивительный дневник

Очень уж неожиданно попали ко мне эти две густо исписанные тетради. Да и в них тоже оказалось немало неожиданного.

С майором омской милиции Ф. К. Надем мы знакомы много лет. И не раз доводилось слышать его рассказы об отце — венгерском интернационалисте Карое Наде. Не раз он показывал и его фотографии, и две бережно сохраненные пуговицы с красноармейской шинели отца. Но никогда Ференц Кароевич, или Франц Карлович, как чаще его называют омичи, не говорил ни о каких отцовских дневниках. А тут вдруг выложил передо мной на стол две довольно толстые тетради и сказал: «Это я обнаружил буквально полчаса назад в картонном футляре от какой-то книги.

Прочесть, естественно, не успел. Но поначалу вижу — это дневник, который отец вел в 1960 году во время его поездки в Венгрию, где он не был сорок пять лет».

«Так, значит, дневник этот никто еще и не читал», — пришло мне в голову. И не без душевного трепета я стала разглядывать тетради, которые годы сделали уже документом истории. Пусть это сугубо личный документ, но все равно он уже является свидетельством определенного времени. В нем отразились сложности человеческой судьбы, причастной к событиям истории.

Еще не решаясь углубиться в чтение, я открыла первую страницу и сразу увидела на ней знакомое имя — Миша.

Миша — сын Франца Карловича и, судя по всему, любимый внук своего деда: почти на всех снимках последних лет жизни Карой Надь сфотографирован с ним. Теперь Миша уже отслужил в рядах Советской Армии и работает на заводе «Электроточприбор», он передовик производства, вступил в партию.

Ну а тогда он еще не был и пионером. Ведь это происходило двадцать лет назад…

Вот первые страницы дневника.

«Поздно вечером в середине мая мне позвонил по телефону Владимир Леонидович Горский:

— Я сегодня получил на свой адрес пакет из Венгрии, а в нем оказалось два письма с твоим именем на конвертах. В общем, приходи…

Письма, судя по всему, адресованы были мне. Я забрал их домой и там разбирал, что называется, по буковкам: многие слова родного языка, к сожалению, уже забылись. Из письма Пирошки, однако, я понял, что она дочь моей старшей сестры Юлчи, и самое главное, что сама-то Юлча жива и живет сейчас в Будапеште. Это известие было большой радостью для меня. Юлчу я очень любил и всегда вспоминал, как горько она плакала, провожая меня на войну.

Но кто такой Потани, этого я так и не понял. Хотя и его письмо было обращено явно ко мне: он просил меня как можно быстрее откликнуться — написать в мою родную деревню Парад области Хевеш».

Откликнуться? Да, конечно, Карой Надь и хотел быстрее откликнуться. Но как же сложно оказалось написать это первое письмо после сорокапятилетней разлуки с Венгрией!

Дневник рассказывает, что несколько вечеров подряд просидел он за письменным столом, стараясь высказать на бумаге хотя бы самое необходимое. Но полстолетия прошло с той поры, как парнишкой носился он по пыльным улицам деревеньки, приютившейся у подножия горы Матры. И столько времени миновало с того дня, когда его взяли в солдаты и отправили на один из фронтов империалистической войны. Все это казалось теперь каким-то призрачным, нереальным. Только Юлча, любимая старшая сестра Юлча, — она словно стояла перед глазами.

Наконец, письмо было написано. И вскоре пришел ответ на него. А потом были еще письма, и осенью этого же года он поехал навестить своих родных.

Четыре месяца, проведенные Кароем Надем в Венгрии, описаны день за днем, событие за событием. И читая дневниковые записи, испытываешь какое-то странное чувство постепенного погружения в чужую жизнь. Впрочем, в чужую ли? Ведь уже вскоре многое в ней начинаешь воспринимать как достаточно хорошо знакомое.

Уже как будто лично знаешь и хлопотливую, добрую Юлчу, которая в свои семьдесят с лишним лет не устает заботиться о родных, и ее дочь Пирошку, не менее приветливую и не менее заботливую. И как будто знакомым становится сын Пирошки — Потани Йожеф, шофер, живущий вместе с бабушкой в небольшом домике под Будапештом.

Самое большое впечатление поездки — это то, как встречала Кароя Надя его родная деревня Парад. «Мне говорили потом, что за все время существования деревни здесь никого так не встречали», — пишет он в дневнике. Его воспринимали уже как представителя Советского Союза. Он ощутил это сразу, почувствовав, что самые разные люди проявляют особый интерес и уважение к нему.

По случаю его приезда в селе состоялся большой митинг, на котором выступали секретарь райкома партии Имре Ковач, секретарь местной парторганизации Пал Ковач, председатель сельсовета Мате Пал, директор средней школы Иштван Киш и другие. «Торжество продолжалось до десяти часов вечера, — записано в дневнике. — Я не ожидал такого большого и хорошего приема. Прямо сердце радовалось. Спасибо всем участникам этого замечательного для меня дня».

Карой Надь среди членов правления сельскохозяйственного кооператива родном селе Параде, 1960 год.

 

И потом не раз приглашали его на разные мероприятия, приглашали и в соседние деревни — выступать. Но дело даже не в этом. Дело в том, что многие, очень многие люди искали с ним встреч. Они шли и шли в дом Пирошки, где он остановился. Шли, чтобы порасспросить о Советском Союзе и рассказать о своем житье-бытье. Шли, чтобы поговорить, посоветоваться по какому-то важному для себя вопросу — например, вступать в кооператив или повременить (в сельском хозяйстве Венгрии тогда еще проходил процесс коллективизации).

«Сегодня на улице остановила меня женщина. Спрашивает: будет ли лучше, если их семья вступит в кооператив и как жить, если отдашь свои хольды земли, — пишет Карой Надь. — Я ей сказал, что ведь лучше будет, когда эта земля будет обрабатываться машинами. А каждый из членов семьи сможет немало получать за свой труд, надо только добросовестно работать. К тому же сад и город остаются за семьей. Женщина, которая спрашивала меня, немолодая. Поэтому я счел полезным напомнить ей и о том, что члены кооператива обеспечиваются пенсией».

Карой Надь, или, как называли его в Советском Союзе, Карл Григорьевич, прошел большой жизненный путь. С 1920 года он был членом коммунистической партии. В составе интернационального отряда воевал с белогвардейцами на севере России. Как партийный активист участвовал в проведении коллективизации в Сибири. Затем учился на курсах в Ленинграде, работал там слесарем на заводе «Знамя труда», не раз избирали его секретарем парторганизации. А последние десять лет перед выходом на пенсию он был председателем профсоюзного комитета в одном из крупных строительных трестов города Омска. Его богатый опыт общественной деятельности все время оказывался нужным в строящей новую жизнь Венгрии. В дневнике записи: «Сейчас позавтракаю и пойду на заседание сельсовета, куда меня пригласили с правом решающего голоса». «Вчера выступал на партийном собрании в деревне Бодонь, что неподалеку от села Парад». «Попросили сделать доклад на торжественном собрании членов кооператива, посвященном годовщине Великого Октября. Это здесь отмечается как большой праздник. На домах советские красные флаги и венгерские — трехцветные. Люди надевают все лучшее, что у них есть, и поздравляют друг друга с праздником».

Хотел или не хотел Карой Надь, а так или иначе становился не просто гостем, но и непосредственным участником протекающей в селе жизни. А в ней нередко обнаруживались и свои сложности, проблемы, довольно трудно разрешимые.

В Венгрию он приехал в начале октября. Но только за неделю до Нового года все покрылось здесь снегом. А до того времени лил и лил дождь. И гора Матра стояла черная, с нее текли ручьи, и в селе Парад около многих домов воды набралось по колено. Требовалось срочно прорыть канаву, чтобы отвести воду. Простое, казалось бы, дело. А вот и нет — выяснилось, что совсем не простое. Земля, по которой надо было прорыть канаву, принадлежала не кооперативу, а кулаку, который ничего не желал понимать. Ему было безразлично, что соседи мучаются.

«Я пошел в сельсовет, — пишет Карой Надь. — Нашел председателя, секретаря парторганизации, спрашиваю их, почему так долго вопрос не решается. Они отвечают: «Это частная собственность. Не имеем права трогать». Я им сказал: «Дайте мне право на полчаса и увидите, что надо сделать. Надо вынести решение об отчуждении этой земли в пользу села. Подумать только — кулак еще свою волю диктует!»

Вечером, однако, люди из затопленных домов сами, без разрешения, канаву прорыли. А утром встали и видят, что жена кулака ее зарывает. Я подошел к ней, говорю: «И не стыдно? Сама же религиозная, член церковной двадцатки. О милосердии, небось, разглагольствуешь, а что делаешь?»

Направился опять в сельсовет. Только увидел председателя, а он уже издалека радостно машет мне руками: «Все, все сделали. Сейчас только этого кулака вызывал. Объявил ему, что участок отчуждается в пользу села. Будем там делать такую канаву, какую надо, чтобы людям не угрожала опасность».

Но не всегда и не все, к сожалению, заканчивалось благополучно, когда дело касалось собственности на землю. Это был самый больной вопрос, он волновал многих, хотя народная власть Венгрии делала важные шаги для того, чтобы его разрешить. По принятому здесь закону владелец земли мог, например, продать свой участок кооперативу или, вступив в кооператив, получать за него пожизненную ренту. Эти льготы устраивали абсолютное большинство, и постепенно кооперативная собственность на землю становилась преобладающей. Однако не каждый был способен расстаться со своим клочком земли. Некоторые не могли выдержать этого испытания. В числе их была и младшая сестра Кароя Надя — Катица.

Катица. Катица… Это имя не однажды повторяется на страницах дневника. Повторяется с болью и с какой-то затаенной надеждой. Он все месяцы пребывания в Венгрии ждал встречи со своей младшей сестрой. Он ждал. А она избегала этой встречи.

Лишь один раз, в день его приезда, увиделись они и то мельком, так что он даже не разглядел ее как следует. Но Кароя Надя буквально поразила вызывающая реакция сестры на то, как приветствовали его председатель и другие представители кооператива. «Ах, он с ними!» — громко сказала Катица и, тут же повернувшись, демонстративно ушла.

Конечно, легче всего было бы ее осудить. Осудить и постараться забыть о ней напрочь. Нет у него больше младшей сестры. Нет — и весь сказ. Мало ли на свете людей, родных по крови, которые становятся недругами по убеждениям. Мало ли… Но она-то глупая, не кулачка же, жена середняка, а вот не может расстаться с понятиями «моя земля», «мой скот», «мое», — не понимает, куда идет жизнь, да и не может никак вырваться из-под влияния церкви. Надо постараться ее переубедить. Надо!

И он ждал встречи. Особенно ждал того дня, когда по традиции все село отправляется на кладбище почтить память родных, когда могилы близких осыпают цветами, а на ночь оставляют на них горящие свечи. Этот символический огонек, согласно народному поверию, объединяет людей, близких к покойному: у его могилы они должны забыть обиды, которые друг другу нанесли. И хотя не очень-то помнилось Карою Надю это предание, но все-таки, сам себе в том не сознаваясь, он ждал, что у могилы родителей увидит Катицу. Но сестра и на этот раз не пришла.

Грустные, конечно, это были минуты. Но что поделаешь? Новая жизнь всегда утверждалась не просто. А тут еще влияние церкви, которому особенно подвержены оказались некоторые пожилые крестьянки. Одна из них, например, в 1959 году сделала даже попытку убить родного сына, когда узнала, что он отдал землю в кооператив. Этот дикий и в то же время глубоко трагический случай психологически тонко описан в рассказе венгерской писательницы Эржебет Галгоци «Минное поле». Читая его в сборнике «Венгерский рассказ», изданном у нас в 1975 году, я невольно вспоминала и Катицу, вспоминала, что в дневнике Кароя Надя есть и такая запись: «Сегодня приходила к нам пожилая женщина, говорит, что Катица очень переживает, плачет. Вот странно. А сама прячется от меня».

Утрами обычно Карой Надь шел или в мастерскую, где кузнецом работал муж Пирошки, или на строительство новой школы. «Надо подготовить международный обзор. Каменщики просили, — записывает он. — Когда беседуешь с людьми, то самое главное, о чем они спрашивают, это — не будет ли скоро война. Я рассказываю им о последних событиях в мире. Каждый день читаю «Правду», покупаю ее в почтовом отделении. Она приходит сюда с небольшим опозданием, но регулярно.

Многие интересуются Сибирью. Первое время было у некоторых такое представление, что там люди живут среди медведей. Думаю, заморочил им голову какой-нибудь «Голос Америки». Сейчас уже таких вопросов не задают. Спрашивают, что там растет, какие морозы бывают, когда весна приходит. И еще вопросы о личной собственности, о разнице между совхозом и колхозом и другие.

На днях в мастерской один рабочий спросил, где, по моему мнению, лучше хранить деньги — дома или в сберкассе. Я ответил: если сумма приличная, то, конечно, надо отнести ее в сберкассу. Он говорит: «Я тоже так думаю. Надо теперь жену уговорить».

«Люди здесь стали жить несравнимо лучше, чем в те далекие времена, о которых я помню, — пишет дальше Карой Надь. — Тогда беднота была сплошь и рядом.

После освобождения от фашизма здесь уже немало сделала народная власть. Общий уровень жизни повысился. На улице посмотришь — одеты все добротно, а молодежь — по- городскому. Везде вижу новые дома. Деревня освещается электричеством. И теперь никто дома не печет хлеб, за исключением пары кулаков, которые все еще цепляются за старые порядки».

В ту осень не было в селе Парад и в соседних селах такой свадьбы, на которую не приглашали бы Кароя Надя в качестве самого почетного гостя. А во время каждого торжества здесь пели песни. Те самые, которые с малых лет запали ему в душу и вспоминались теперь с каким-то непередаваемым упоением. Он пел вместе со всеми. Часто его просили петь русские песни, и все подпевали. По-видимому, он вообще любил петь, оттого и в дневнике часто говорится о песнях. И есть даже такая шутливая запись: «По случаю вкусно приготовленного завтрака (куриный паприкаш) я спел в честь Пирошки серенаду. Она была очень растрогана, сказала: «Спасибо! Мне еще никто не пел серенады, хотя у меня уже взрослый сын».

«Пришел пожилой крестьянин. Спрашивает: «Вы — человек из Сибири?» — «Да». — «А я приехал за 70 километров, чтобы поговорить с вами. Не видели ли вы в России моего брата?» Я сказал, что не довелось мне встречаться с его братом — Советская страна большая. Но, может, он когда-нибудь и отыщется так же, как, например, обо мне узнали случайно мои родные от родных Горского, который называл мое имя в письме».

И вот — отъезд. «Жаль расставаться со всеми. А к Пирошке и ее мужу так уже привык. Сколько людей пришло меня проводить. Целая толпа собралась вокруг дома. Нет только Катицы и никого из членов ее семьи. Да еще деревенский батюшка не пришел. Он, говорят, очень радовался, что я уезжаю».

Новый 1961-й год Карой Надь встречал в Будапеште — вместе с Юлчей и ее внуком Йожефом Потани, сыном Пирошки. Была елка. Взрослые дарили друг другу памятные подарки. И было странным слышать, как по городу в честь Нового года долго гудели дудки.

В доме старшей сестры Карою Надю было очень уютно — Юлча ухаживала за ним, как мать. И все-таки мысли его были прикованы к Омску. Он волновался, если несколько дней не было писем, слал телеграммы, звонил по телефону из Будапешта в Сибирь, справляясь о здоровье жены, сына, внука. Он соскучился о них, о своем доме.

 

• << Назад
• Вперёд >>

• Омск — Пешт
• Красные звезды
• Минута молчания
• Ночь перед казнью
• Зося-бьшиночка — комиссар
• Клятва дочери
• Групповой портрет неизвестных
• Поединок с «тигром»
• Дунайские мосты
• Обелиск в Сазхаломбатте
• Чашка чая у Горских
• Для будущих поколений
• Этот удивительный дневник
• Сто один вопросительный знак
• Продолжение следует…
• «Саженцы орехового дерева»
• «Тайны» доктора Лёкёша
• Сюрприз
• «Метелица» и «Тапиоменте»
• Две Ирины
• Кишдобоши и омичата
• Капли золотого дождя
• Выходные данные | Фото и иллюстрации
• Все страницы