Глава 8. Лик и личина поэта Революции. — Страница 11
Литература Проза Литература Не дай мне бог сойти с ума
Не дай мне бог сойти с ума — Глава 8. Лик и личина поэта Революции.
Страница 11 из 18
Глава VIII
Лик и личина поэта Революции
Грядущие люди!
Кто вы?
Вот — я,
весь
боль и ушиб
Вам завещаю я сад фруктовый
моей великой души.
В. Маяковский. Ко всему
На столе передо мной лежат две книги – Ю. Карабичевский «Воскресение Маяковского» и А. Михайлов «Жизнь Маяковского». Казалось бы, речь идет об одном человеке – Владимире Владимировиче Маяковском.
Но, вчитываясь в содержание обеих книг, создается впечатление о том, что авторы живописуют две совершенно разные, полярные личности.
А. Михайлов обвиняет Ю. Карабичевского в тенденциозном подборе цитат из произведений поэта и фактов его биографии, усматривая в этом желание, очернить поэта, развенчать его личность, сбросить с бронзового пьедестала.
Да, книга Карабичевского действительно наполнена язвительной иронией по отношению к поэту, чего никогда не бывало, и до сих пор нет в советском и российском литературоведении.
Хрестоматийная глыба Маяковского до сих пор давит сознание миллионов бывших советских школьников. Разбудите среди ночи любого выпускника довоенного и послевоенного периода, и он вам без запинки прочтет «Стихи о советском паспорте». Книга А. Михайлова написана в лучших традициях советского литературоведения, это очередной панегирик памяти покойного поэта. В заключительной главе апологет Маяковского не оставляет камня на камне от критического анализа, проведенного Карабичевским биографии и творчества Маяковского. Но полемика не получилась, ответить А. Михайлову некому, Ю. Карабичевского давно уже нет на Земле.
С точки зрения психиатра Ю. Карабичевский тонко подметил патологические черты характера Маяковского – его склонность к демонстрации, эпатажу, истерическим реакциям, депрессиям, переоценке собственной личности, суицидальным тенденциям, амбивалентным сексуальным отношениям. Все это вызывает гневный отпор А. Михайлова.
Странно читать строки маститого литературоведа, опровергающие мнение Карабичевского о том, что Маяковский и его литературный герой суть одно и то же явление, и, что нельзя проводить между ними идентификацию. Я в предисловии касался уже этого вопроса, ссылаясь на Кречмера, Воротынского, Чехова.
А как быть с теми лирическими произведениями В.В. (Маяковского), написанными от первого лица (Я, мне, мною, о себе)? Что это? Поэтическая фигура или движение души поэта?
То, что не психолог и не психиатр Ю. Карабичевский, ярко обрисовал психопатологические отклонения в характере В.В., достойные клинического описания в руководствах по психиатрии, вызывает уважение к эрудиции писателя. То, что А. Михайлов напрочь отвергает патологический характер многих произведений и фактов биографии поэта достойно сожаления. Даже такие свидетельства современников о педантизме, навязчивостях, суицидальных мыслях и попытках В.В. считаются А.Михайловым преувеличением или даже оговором (Особенно достается Л.Брик – «агенту НКВД»). В последующем я попытаюсь «без гнева и пристрастия» очистить «зерна от плевел». Ведь не только Ю. Карабичевский охарактеризовал Маяковского, как патологическую личность, но и многие другие современники, на которых я буду ссылаться.
Факты – упрямая вещь, от них никуда не деться. А ведь было и сомнение в психическом здоровье поэта у литературной общественности Петрограда. В 1915 году состоялся консилиум психиатров, куда обманом завлекли Маяковского.
Правда, из этой «гнусной затеи», по выражению Михайлова, ничего не вышло. Психиатры признали Маяковского психически здоровым. Но это не помешало В.В. с яркой ненавистью заклеймить моих коллег:
«И по камням острым, как глаза ораторов// красавцы – отцы
здоровых томов// потащим мордами умных психиатров//
и бросим за решетки сумасшедших домов».
1915 год был годом разгара футуризма главным лозунгом, которого было «Долой старое!».
Манифест – «Пощечина общественному вкусу», подписанный и Маяковским, одежда, манера выступлений, скандалы с драками после концертов футуристов, все это настолько эпатировало широкую публику, что о футуристах писали не иначе как о «психопатах», «ненормальных», «безумцах». Была даже издана книга, посвященная футуризму – «Рыцари безумия».
Не безумны ли такие строки Маяковского: «окровавленные туши», «душу окровавленную», «окровавленный сердца лоскут», «у раненого солнца вытекал глаз», «сочными клочьями человеческого мяса», «жевал невкусных людей». Можно подумать, что эти строки писал не мальчик из интеллигентной семьи, а садист – вурдалак. Это потом мы увидим за всеми этими кровавыми строками робкую и стеснительную душу поэта, а пока признаем несомненную психопатологию в приведенных примерах.
Был ли Маяковский талантлив? Несомненно. Даже Ю. Карабичевский в своем критическом эссе оценивает творчество В.В. как талантливое и мастерское. Что же говорить о панегириках Маяковскому, воспетых в советское время? Одна только фраза И. Сталина о том, что Маяковский «был и остается лучшим, талантливейшим поэтом нашей советской эпохи», сделало из него идола более чем на 70 лет.
Б.Пастернак иронично заметил, что Маяковского стали вводить принудительно, как «картофель при Екатерине». Да и сейчас его памятник в Москве работы А. Кибальникова олицетворят не столько поэтический дар, талант, сколько характер эпохи 20 века.
А если мы наугад возьмем несколько цитат неангажированных писателей русского зарубежья, то картина получается несколько иной. Хотя «бывшие советские» могут мне сказать, что эмигранты это враги народа и, что они умышленно оскорбляют память В.В.
Но пусть будет выслушана и другая сторона. В.Ф. Ходасевич в некрологе 1930 г.: «Он так же не был поэтом революции, как не был революционером в поэзии. Его истинный пафос – пафос погрома, то есть надругательства над всем, что слабо и беззащитно… он пристал к Октябрю потому, что расслышал в нем рев погрома». Другой эмигрант литератор и журналист М.А. Осоргин пишет: «… Блеска настоящей гениальности не раз сверкнувшей в культурнейшем Андрее Белом и в некультурнейшем Сергее Есенине, -в Маяковском нет, но исключительная даровитость его, вне всякого сомнения. Он высокий мастер, кованого, дерзкого, нового стиха, бившего по хилым головам и раздражающего тех, кому удары адресованы.
Лирике Маяковский чужд; он поэт не только «борьбы» но и кровавой драки, поэт вызова, наглого удара не попадающего мимо». А вот мнение еще одного эмигранта М.Л. Слонима: «Маяковский никогда не отличался большим внутренним богатством, идеи в его творчестве играли роль незначительную. А заряд для своих эмоций он мог получить и от небольших идеек и формул большевистской мудрости. Вот почему, так бедна его поэзия:
голос поэта силен и громок, но то, что он поет, — скудно и примитивно».
Я не могу, однако, согласиться полностью с этими эмигрантскими инвективами. Поэзия Маяковского талантлива своей необычайностью, новизной, сильнейшей внутренней драматургией, выплеском эмоций страдания и боли.
Но, говоря о таланте В.В., нельзя не вспомнить отношения к нему В. Ленина. К руководителю государства Маяковский относился с большим пиететом «Я себя под Лениным чищу, чтобы плыть в Революцию дальше».
Хрестоматийная оценка Лениным стихотворения «Прозаседавшиеся» известна не одно десятилетие, и там скромно упомянуто о том, что Ленин «не знает, как насчет поэзии». Ильич и здесь лукавит. Не нравились ему поэзия Маяковского и все тут. В 1958 г. из спецхрана были извлечены записки Ленина 1921 года наркому просвещения Луначарскому в отношении поэмы
«150.000.000» «Это хулиганский коммунизм,<…> Вздор, глупо, махровая глупость и претенциозность». По словам М.Горького: «Ленин относился к Маяковскому недоверчиво и раздраженно: «Кричит, выдумывает какие-то кривые слова, и все у него не то, по моему, — не то и мало понятно».
Для чего мне, психиатру не литературоведу пришлось писать о таланте Маяковского? Да потому, что мнения современников поэта, пусть и полярные, являются теми штрихами, из которых создается его характерологический портрет.
Какова же психопатологическая картина, отображающая жизнь и творчество Маяковского?
В психиатрической литературе я не нашел достаточно подробного клинического анализа патохарактерологических девиаций у Маяковского.
Не психиатр Ю. Карабичевский оценивает поведение В.В. как истерические проявления, профессор М.И. Буянов считает Маяковского психопатической личностью с выраженной гиперкомпенсацией. М.Буянов не дает клиническую дифференцировку о том, какого круга была это психопатия, но описывает личность Маяковского как психопата – ананкаста:
«Ранимый, сентиментальный, склонный к панике, постоянно самоутверждающийся в собственных и чужих глазах, он старался выглядеть нахалом, лидером, неотразимым любовником, особой, приближенной к руководству страной».
Его хамство во время диспутов, его откровенно лживые строки, его высокомерие, снисходительное отношение к собратьям по перу, его поучения, убивающие любую поэзию – все было рассчитано на дураков и юнцов. Профессор М.Е. Бурно оценивает личность поэта как психопата -ананкаста.
Кто же это такие психопаты -ананкасты? Если исходить из непреложного, что психопатия не есть психическое заболевание, а суть патология характера, то читателю небезынтересно будет узнать какие симптомы наблюдаются у психопатов -ананкастов. Многие психиатры ананкастов относят к группе психастений. Но от психастеников ананкасты отличаются некоторыми особенностями. Впервые они описаны К. Шнайдером в 1923 году. В основе ананкаста лежит педантичный характер на фоне которого развиваются ананказмы (навязчивости)xx .
М.Е. Бурно пишет: «… педант (ананкаст) есть человек, природой своей предрасположенный к разнообразным ананказмам, которые вместе с обострениями материнской своей основы – изначальной тревоги – тоскливости – то разрастаются, то увядают… Частые здесь психондрические переживания, тревожная мнительность, боязнь загрязниться, боязнь воров, негодяев, насекомых, сверхаккуратность, страх смерти, муки совести – все это у ананкаста также чаще всего насквозь навязчиво, то есть чуждо своим содержанием души, не по жизненному существу». Далее профессор М.Е. Бурно пишет о гиперкомпенсациях у ананкастов, искажающих внутреннюю беспомощность, инертность, конфузливость грубоватой демонстративностью, высокомерием, авторитарной бесцеремонностью.
хх Ананказм – от греческой богини судьбы, неизбежности Ананке
М.Е. Бурно описывает ананкастов в отличие от психастеников, как людей, у которых застенчивость, стеснительность, робость в житейских делах не являются доминирующими, скорее они решительны и бесцеремонны.
П.Б.Ганнушкин дает следующую характеристику ананкасту: «Он обыкновенно большой педант, формалист и требует от других того же самого; всякий пустяк, всякое отступление от формы, от раз навсегда принятого порядка тревожит его, и он не только беспокоиться, но и сердится, особенно если дело идет о подчиненных ему лицах».
Можно было бы еще много написать о страхах, депрессивных реакциях, сопровождающихся суицидальными мыслями, о мелочном педантизме, скрупулезности, о чередовании масок, надеваемых ананкастом с целью скрыть свое естество, но настоящая работа не является в полном смысле клинической, поэтому я не привожу подробной дифференциальной диагностики между ананкастами и психастениками, истероидами, шизоидами и эпилептоидами. Куда интереснее оценить психопатологию Маяковского через призму его биографии и творчества.
Ранимость, застенчивость, сковывание, проявившиеся еще в школьные годы, преследовали Володю Маяковского всю жизнь. Современники порой дивились, как за этой маской площадного хулигана скрывался робкий и конфузливый человек. М.А. Осоргин в некрологе Маяковскому пишет:
«В.Маяковский обладал таким громким голосом и такой смелостью жестов, что за его «эстрадностью» мало, кто в нем ощущал, не играющего на сцене человека… Во внешней его грубости было немало напускного. Те, кто знали Маяковского близко, знали и его мягкость, и нерешительность в обращении с людьми, вне боевых политических и литературных выступлений. Аника – воин – в то же время нескладный, сентиментальный и порой робкий человек, очень добрый и искренний».
В. Шершеневич будто бы вторит Осоргину: «С первых дней своей поэтической деятельности он усвоил себе тон благерства и напускного грубого нахальства. И, сделав этот тон своей маской, он сумел прожить жизнь так, что только хорошо знавшие его видели под этой маской неутомимого труженика с очень часто смущающейся душой…».
Очень яркая черта В.В., характеризующая его как ананкаста, это навязчивые страхи заразиться какой-то болезнью. В. Полонская так описывает эту особенность характера поэта: «… Был очень брезглив, (боялся заразиться). Никогда не брался за перила, ручку двери открывал платком.
Стаканы обычно рассматривал долго и протирал. Пиво из кружек придумал пить, взявшись за ручку кружки левой рукой. Уверял, что так никто не пьет и поэтому ничьи губы не прикасались к этому месту, которое подносит ко рту он. Был очень мнителен, боялся всякой простуды: при ничтожном повышении температуры ложился в постель».
В 1927 году В.В., путешествовал по Северному Кавказу и тяжело переболев гриппом, спрашивал у доктора, не туберкулез ли горла у него, не рак ли пищевода? В.В. носил в кармане плоский стаканчик, в который наливал воду из графина, носил маленькую мыльницу с мылом, чтобы мыть руки, в ресторане заставлял официанта еще раз помыть кипяченой водой фужер, овощи и фрукты, подававшиеся на стол. (А. Михайлов)
О педантизме Маяковского пишет В.Полонская: «Был он очень аккуратен. Вещи находились всегда в порядке, у каждого определено свое место. И убирал он все с какой-то педантичностью, злился, если что-нибудь , было не в порядке. А.Михайлов тоже отмечает скрупулезность и педантизм Маяковского в отношениях с налоговыми органами: «… и далее Маяковский тщательнейшим образом перечисляет, сколько издержек в его производстве и сколько тратится на материал. Перечисляет скрупулезно, с бухгалтерской дотошностью все свои расходы, вплоть до расходов на бумагу для письма и «прозодежду» при рисовальной и типографической работе».
А как с годами менялся внешний облик Маяковского? В молодые годы он предстает перед нами этакой смесью парижского апаша, латиноаргентинского мачо и русского блатаря – хулигана. Да, это еще одна очередная маска. Вглядитесь в фотографии поэта – взгляд исподлобья, руки засунуты в карманы, бритый или стриженный коротко череп и неизменная в углу рта папироса. Этот облик поэт пронес через все свою творческую жизнь.
Да и на площади своего имени в Москве он так и стоит, набычившись и глядя исподлобья.
В 1913 году, когда у В.В. начался роман с Эльзой Каган (сестрой Лили Брик) – он тогда уже пытался франтить – брал напрокат визитку, цилиндр, трость из дешевого магазина (В. Катанян).
А когда у В.В. возник роман с Л.Ю. (Л. Брик), то она, прежде всего, заставила его сменить порченые гнилые зубы на вставные жемчужно – белые, и это придало В.В. совсем иной облик. Она его «остригла», приодела.
Он начал носить тяжелую палку. В его гардеробе появился даже галстук, чего никогда не было прежде (А. Ваксберг).
В последующем, когда появилась возможность носить безупречно сшитые костюмы и ежедневно менять сорочки и галстуки, элегантность давалась Маяковскому сама собой.
Квинтэссенцией всего того, что написано о внешнем облике Маяковского является свидетельство В. Гофмейстера, который встречался с В.В. в Праге в 1927 году: «Он был сильный и большой и, стоя всегда выглядел как памятник. У него была буквально нескромная фигура. Всегда хорошо одет, немного даже щеголевато… Выбирал хорошие ткани и лучшего портного в городе… Любил добротность, прочность, красоту опрятность и чистоту. Любил красивые предметы из кожи и металла. Волосы были у него коротко острижены (глядя на его голову, хотелось сказать «череп»). В мягком овале рта вечная папироса».
При всем хамстве, развязности, оскорблениях, несущихся из его уст с эстрады, Маяковский в круге тесного общения выглядел совершенно иначе.
Вот что писал в 1926 году литератор И.А. Аксенов (цит. по А. Михайлову):
«мне невозможно и сейчас отказаться от того обаяния, которое свойственно личности В.В. Маяковского, от впечатления той грузно и спокойно залегшей нежности и укрощенной грусти, которая пленят всякого, хотя бы поверхностно ощутившего ее собеседника или мельком отметившего это явление наблюдателя». Д. Шостакович отмечает для себя и его внимательность и умение слушать собеседника.
Откуда же тогда у великого поэта появилась эта жуткая личина – личина садиста – параноика, захлебывавшегося в реках крови, наслаждающегося воплями и стонами терзаемых людей.
Откуда немыслимая ненависть, жажда неистового мщения? За что и кому? И здесь же мотивы одиночества, тоски и постоянное присутствие мыслей о самоубийстве причудливым образом, переплетающиеся с садистскими эротическими фантазиями? Интересно, переживал ли эти чудовищные фантазии сам поэт? Скорее всего, нет. Ведь сам то он никого не терзал, не мучил, не убивал, не насиловал, и не испытывал тех апокалиптических кошмаров, которые выкрикиваются его лирическим героем.
В.В. воспитывался в бедной семье, рано остался без отца. Испытывал и голод и нужду. Учился прилежно, обнаруживая недюжинные способности к словесности и рисованию. Что же вызвало стремление конструировать свою новую личность? Может быть, раннее вступление на путь революционной борьбы, ранние тюрьмы в юношеском возрасте по политическому разряду, работа в подполье? Оттуда и ненависть к сытым, сочащимся, обрюзгшим жиром буржуям и лавочникам. Как эти чувства можно было выразить, если не в стихах?
И здесь, слишком удачно для молодого поэта, он сближается с футуристами.
Маяковский с восторгом ощутил в этой среде близкий ему дух протеста, дух перемен, дух новаторства.
«К семнадцатому году молодой Маяковский оказался единственным из известных поэтов, у которого не просто темой и поводом, но самим материалом стиха, его фактурой были кровь и насилие. Тот, кто на протяжении нескольких лет сладострастно копался голыми руками в вывернутых кишках и отрубленных членах, был вполне готов перейти к штыку и нагану. На словах, только на словах» (Ю. Карабичевский).
В лирике Маяковского есть достойные образчики ненависти ко всем и всему:
«А если сегодня мне, грубому гунну,// кривляться перед вами не захочется – и вот// Я захочу и радостно плюну,// плюну в лицо вам// Я – бесценных слов транжир и мот».
(«Нате!» 1913г.).
«Вам ли любящим баб да блюда,// жизнь отдавать в угоду?!// Я лучше в баре блядям буду// подавать ананасную воду»
(«Вам!» 1915г.).
И когда //, наконец// на веков верхи став, // последний выйдет день им, — // в черных душах убийц и анархистов// зажгусь кровавым видением»
(«Ко всему», 1916г.).
От ненависти к своему одиночеству, ненужности, неполноценности с мыслями о самоубийстве и в этом тоже ранний Маяковский.
Еще в 1916 году, измученный наигранным равнодушием Л.Ю. и, терзаемый ревностью В.В. сделал странную попытку застрелиться, оставив только один патрон, пистолет дал осечку.
После приезда Лили Маяковский заставил ее играть с ним в гусарский преферанс. Повторно так сыграв с судьбой в 1930 году пистолет уже не дал осечки.
Наиболее ярко тема одиночества, отчаяния и ненужности заключена в стихотворении «Несколько слов о мне самом» (1913 г.). Дождь, тоска и не к кому кинуться. Поэт умоляет, если не людей, то хоть солнце сжалиться и не мучить его. Хоть время – не позволит забыть его, оставить его жизнь в веках.
И кончается стихотворение двумя строчками, полными безысходного отчаяния:
«Я одинок, как последний глаз // У идущего к слепым человека! В драме «Трагедия» та же тема: «Лягу // светлый// в одеждах из лени// на мягкое ложе из настоящего навоза // и тихим//, целующим шпал колени обнимет// мне шею колесо паровоза».
Но как прозорлив был поэт, когда в 1918 году в поэме «Человек» он, словами любимой девушки предсказал свой последний выстрел:
«… Смотрит//, как смотрит дитя на скелет// глаза вот такие// старается мимо. «Она – Маяковского тысячи лет:// Он здесь застрелился у двери любимой».
Ранняя лирика Маяковского пропитана странным эротизмом. Как будто сексуальные отношения человека вывернуты наружу садистической подкладкой:
«А сами сквозь город, иссохший как Онания,//.
С толпой фонарей желтолицых, как скопцы,//
Голодным самкам накормим желания,//
Поросшие шерстью красавцы самцы
(Гимн здоровью, 1915г.)»
или:
«Довольно!// теперь — // клянусь моей языческою силою! — //
дайте// любимую// красивую// юную, — // души не растрачу,//
изнасилую// и в сердце насмешку плюну ей!»
(Ко всему, 1915),
или:
«Пройду,// любовницу мою волочу//
В какой ночи,// бредовой// недужной//
Какими Голиафами я зачат — //
такой большой// и такой ненужный».
(Себе самому… 1916).
«Лысый фонарь// сладострастно
снимает// с улицы// черный чулок»
(Из улицы в улицу, 1913).
И здесь же нежнейшие строки, наполненные страстным отчаянием, неразделенной любви:
«Любовь!// Только в моем воспаленном// мозгу бык ты! Глупой комедии остановите ход!// Смотрите -// срываю игрушки – латы// я,// величайший Дон-Кихот!» (Ко всему, 1916),
или:
«Кроме любви твоей,// мне// нету моря,// а у любви твоей и плачем не выманишь отдых» и далее идут такие строки: «ни один не радостен звон,// кроме звона твоего любимого имени», «дай хоть,//последней нежностью выстелить// твой уходящий шаг». (Лиличка! 1916).
Несмотря на садистически вывернутый эротизм раннего Маяковского, его отношение к женщинам всегда было нежным и внимательным, независимо от того было ли это мимолетное увлечение или продолжительный роман. И не прав был Н.Асеев когда писал: «Он их обнимал без жестов оперных, без густых лирических халтур, он их обнимал – пустых и чопорных, тоненьких и длинноногих дур».
Все женщины В.В. были статны, молоды, красивы и умны. Нет нужды составлять новый «донжуанский список» теперь уже Маяковского, но он может дать фору такому же списку А. Пушкина. Причем иногда любовные отношения Маяковского строились сразу с двумя – тремя женщинами и ко всем он относился с нежностью и любовью. «Вечная» его любовница Л.Ю.
(Л. Брик) знала обо всех похождениях своего гражданского мужа (В.В.) и часто санкционировала его любовные связи. Эльза Каган (сестра Л.Ю.), Мария Денисова, Софья Шамардина, художница Антонина Гумилева, художница Евгения Ланг – и все они были в любовной молодой жизни В.В. почти одновременно.
В зрелом возрасте бурный роман с Татьяной Яковлевой не помешал Маяковскому влюбиться в американку русского происхождения Елизавету Зиберт в замужестве Элли Джонс, которая в 1926 г. родила ему дочь ХеленПатрицию.
Этот тайный роман был открыт только через 60 лет после смерти поэта. И страстный, жестокий и последний роман с красавицей Вероникой Полонской, будто бы косвенно явившейся причиной самоубийства В.В. – все эти романы даже в первом приближении не могли сравниться с тем глубинным чувством, которое поэт испытывал в течение 17 лет. Чувство к Лиле Брик. Здесь и страсть, и нежность, и обида, и робкое унижение в мольбе о прощении (разрыв в 1922 году). «Никто из достоевских персонажей не впадал в подобное рабство», -сказал по этому поводу поэт В. Корнилов (цит.по А. Ваксберг).
Только представить себе, как этот огромный, мощный человек, «горлан главарь», приводящий в душевный трепет зрителей его выступлений, ползает в ногах у любимой женщины и, рыдая, молит о прощении. И еще раз мы увидим нежную и ранимую душу поэта, скрывающуюся за бронзовой многопудовой маской истукана.
Последние два года жизни В.В. являли собой стечение трагических обстоятельств. Маяковский чрезвычайно тяжело переживал неуспех своей юбилейной выставки «20 лет работы».
Газеты безобразно замолчали это юбилей. Нато Вачнадзе пишет: «… Ни одного хотя бы простого приветствия… получилось сплошное одиночество.
Мне его безумно жалко. Он мне показался трагической фигурой».
Чувствительный удар нанес провал «Бани», подвергшейся уничтожающей критике в печати. Даже портрет Маяковского и приветствие ему были полностью изъяты из журнала «Печать и революция».
Провалилась затея с преобразованием Лефа в Реф. Все это влекло за собой еще более страшное для великого поэта открытие.
«Увидеть, куда зашла «романтика революции» со всеми лозунгами, которые он воспевал, был способен уже и не очень зрячий. Осознав, какому дьяволу служит его перо, на что он безжалостно разменял свой огромный талант, Маяковский лишился даже призрачной творческой независимости, хотя бы в тех рамках, которые еще давались советской властью, ибо он-то в душе отлично понимал, до какой степени особенно не свободен в неразмыкаемом кругу всесильных и заклятых друзей» (А. Ваксберг).
В конце 1929 г., наступает крах в любовных отношениях с Татьяной Яковлевой (поэту не дали визу для поездки в Париж, где жила его любовь).
Параллельно складываются предельно напряженные отношения с Норой Полонской (она не хотела бросить театр, не хотела разводиться со своим мужем Яншиным).
Маяковский лихорадочно мечется в поисках выхода из этой ловушки.
Он то клянется Норе в вечной любви, то угрожает, то оскорбляет, оплевывает.
Везде ему чудятся насмешки, враждебность, унижение. Полонская в ужасе и отчаянии, она просит В.В. обратиться к врачу, отдохнуть, расстаться на какое-то время, но все это лишь усугубляет психическое состояние Маяковского, и он представляется Норе как человек «дошедший до крайней черты». Это происходит на фоне изнуряющего многонедельного гриппа.
И вот сбывается еще одно пророчество поэта: «… А сердце рвется к выстрелу, а горло бредит бритвою».
Богиня судьбы Ананке в 10 часов 15 минут 1930 года унесла с собой в загробный мир еще одну жертву. Владимира Владимировича Маяковского не стало.
Говоря психиатрическим языком, суицидальный исход был следствием затяжной психогенной депрессивной реакции.
На этом можно было бы, и закончить психопатологический анализ личности поэта. Но я считаю своим долгом человека и психиатра очистить имя Маяковского от грязной сплетни.
Сразу после смерти поэта по Москве поползли слухи о том, что причиной самоубийства Маяковского был сифилис. Этому способствовало официальное сообщение о смерти, где были такие строки: «самоубийству предшествовала длительная болезнь, после которой поэт еще не совсем поправился». «Заклятый друг» поэта М. Горький откликнулся на смерть поэта статьей, где недвусмысленно назвал причиной гибели «Давнюю и неизлечимую болезнь». Для развенчания этих позорных слухов было проведено повторное вскрытие тела поэта (в присутствии работников НКВД) в ночь с 16 на 17 апреля. Как первое, так и второе вскрытие не дало оснований утверждать, что Маяковский ни раньше, ни теперь болел бы сифилисом. Так бесславно закончилась гнусная сплетня, пущенная 12 лет назад известными литераторами из окружения Маяковского. Возможно, она основывалась на мнительности поэта, боязни заражения какой-нибудь болезнью (сифилисом?), что находит свое отражение в лирике Маяковского, где довольно часто встречается слово сифилис. «Улица проваливалась как нос сифилитика», «все эти, провалившиеся носами, знают, я ваш поэт», «по скверам, где харкает туберкулез, где б… с хулиганом, да сифилис». Даже одно из стихотворений так и называется «Сифилис» (1924). Суть этого стихотворения заключается в том, что свиной король Свифт – сифилитик за деньги купил голодную жену негра Тома, и что потом из этого вышло:
«… Но день прошел// и у кож в темноте//
узор непонятный впеплен//
И дети у матери в животе//
онемевали и слепли// и далее…
«И слазило черного мяса гнилье//
с гнилых негритянских костей».
Но, скорее всего дело было так. В 1913 году К. Чуковский познакомил В.В. с Софьей Сергеевной Шамардиной – своей любовницей.
(В последующие годы Софья Шамардина была видной функционеркой советских профсоюзов отсидевшая, 17 лет за верность партии в лагерях ГУЛАГА, умершая в 1980 году в доме для ветеранов -большевиков). А тогда в 1913 году «Сонка» была привлекательной, живой и умненькой девушкой, в которую наш поэт страстно влюбился.
Приревновав Сонку к Маяковскому «детский сказочник» наговорил ей всяких порочащих поэта выдумок и просил Сонку остерегаться В.В. Почему то, только в 1918 году К.Чуковский рассказал о судьбе «несчастной» Сонки, «обманутой Маяковским» М.Горькому, присовокупив, что В.В. был болен сифилисом и заразил Сонку.
М.Горький в лучших традициях пролетарского писателя рассказал об этом Луначарскому. Сплетня пошла гулять по Петербургу и дошла до Л.Ю.
Прихватив с собой, как свидетеля В. Шкловского, Л.Ю. поехала для выяснения отношений к М. Горькому. «Буревестник революции» не отрицал своих слов, но и адреса врача, якобы лечившего Маяковского, не дал, сославшись на то, что этот венеролог уехал на Украину.
Но факт, что сплетня существовала не только 12 лет при жизни поэта, но и дошла до советско-российских обывателей последнего времени, не оставляет сомнений.
«De mortuis nil nise bene» -о мертвых ничего кроме хорошего, так гласит латинская поговорка. А закончить хочется проникновенными словами А.Михайлова: «Маяковский ждет нас, дерзкий и беззащитный, воинствующий и ранимый, превознесенный и обруганный, трагический и прекрасный».
Литература
1. Александровский Ю.А. Глазами психиатра. И., 1999 2. Буянов М.И. Страсти и судьбы. М., 1995. с.152 3.
Брик Л.Ю. Из материалов о В.В. Маяковском. Литературное обозрение 1993., №6, с. 59-70 4. Бурно М.Е. Сила слабых М., 1999., с 27-30 5.
Ваксберг А.И. Загадка и магия Лили Брик М., 2003 г.
6. Гофмейстер В. Портреты. ж. Иностр. литература 1962., №8., с 234-242.
7. Катанян В.В. Лиля Брик. М., 2002 г.
8. Карабичевский Ю.А. Воскресение Маяковского., М., 1990 г.
9. Маяковский В.В. Собрание сочинений в 12 т.т., М., 1978 г.
10. Мариенгоф А.Б. Мой век, мои друзья и подруги. М., 1990 г.
11. Михайлов А.А. Жизнь Маяковского. М., 2001 г.
12. Осоргин М.А. Первая эмиграция о Маяковском. Литер. обозрение, 1992, № . с. 36
13. Полонская В.В. Воспоминания о В.В. Маяковском. Сб. Перспектива – 89. М., 1989, с. 352
14. Руководство по психиатрии М. 1983 г. т. II. с. 399-400
15. Субботин А. Новая жизнь Маяковского ж. Урал, 1968, №7 с.120-127
16. Слоним М.Л. Два Маяковских. Литерат. обозрение, 1992, № .
17. Ходасевич В.Ф. Некролог «О Маяковском» Литерат. обозрение. 1992 г., № . с. 33-45.
18. Чхартишвили Г. Писатель и самоубийство. М., Новое литер. обозрение, 2001 г.
19. Шершеневич В. В кн. Мой век, мои друзья и подруги М., 1990 г., с. 507.
Персоналия
1. Асеев Н.Н. – поэт, переводчик, друг Маяковского, умер в 1963 г.
2. Вачнадзе Нато – народная артистка Грузии, лауреат государственных премий, погибла в 1953 г. в авиакатастрофе.
3. Ганнушкин П.Б. – русский психиатр, профессор, автор учения о пограничных состояниях. В 30-е годы 20 века – директор Преображенской больницы для душевнобольных в г. Москве.
4. Гофмейстер Адольф – выдающийся чешский художник, писатель, общественный деятель.
5. Карабичевский Ю.А. – русский эссеист, прозаик, поэт. Диссидент, печатался в альманахе «Метрополь» и «Тамиздате». Покончил самоубийством в 1992 г.
6. Михайлов А.А. – литературовед, критик, профессор, главный редактор академического собрания сочинений В. Маяковского.
7. Мариенгоф А.Б. – поэт, прозаик, драматург, теоретик имажинизма.
8. Осоргин М.А. – журналист, литературный критик, эмигрант «первой волны». Сотрудник эмигрантских изданий «Последние новости» и журнала «Современные записки». Умер во Франции в 1942 г.
9. Полонская В.В. – кино-и театральная актриса. Последняя возлюбленная Маяковского.
10. Слоним М.Л. – писатель, литературный критик, эмигрант «первой волны». С 1919 года, издатель эмигрантских газет и журналов. С 1941 г. – в США, профессор курса русской литературы.
11. Ходасевич В.Ф. – поэт, прозаик, критик, историк литературы. Умер в 1939 г. в эмиграции.
12. Шершеневич В.Г. – поэт, прозаик, переводчик, литературный критик. Умер 1942 г.
13. Шенгели Г.А. – поэт, переводчик, теоретик литературы. Умер в 1956 г.
14. Шостакович Д.Д. – композитор, народный артист СССР. Умер в 1975 г.
- << Назад
- Вперёд >>
- Не дай мне бог сойти с ума
- Предисловие
- От автора
- Часть I. Портреты. Глава 1. Русский вольтерьянец и «царская водка».
- Глава 2. Загадка жизни и смерти «Императорского безумца».
- Глава 3. Меланхолия поручика Лермонтова.
- Глава 4. Лестница Иакова и вознесение Николая Гоголя.
- Глава 5. Morbus sacer и подполье «сумрачного гения».
- Глава 6. Призрачные сны Ивана Тургенева.
- Глава 7. В багровом мороке хищного цветка.
- Глава 8. Лик и личина поэта Революции.
- Часть II. Эскизы. Материалы к патографии Пушкина
- К патографии Льва Толстого
- Пориомания Максима Горького
- О суицидомании Максима Горького
- Делирий Максима Горького
- Послесловие
- Словарь медицинских терминов, иностранных слов и выражений, встречающихся в тексте книги
- Все страницы
